Поддавшись общему настроению, Чак выстрогал себе тяжелую дубинку. Барсучок часами торчал возле окон, исполняя роль наблюдателя. Раз или два нам довелось наблюдать, как с неба пикировали зеленоватые чешуйчатые громадины, хватая зазевавшихся прохожих. Это было ужасно, но еще ужасней нам представлялось заметить перед домом людей из банды. Страх заразил и нас. Мы не пытались объяснять его. Он вторгся непрошенным гостем, развязно и надолго устроившись под нашей крышей.
Я очень много размышлял в эти дни, еще больше нервничал. Они убили Лиса, одного из моих лучших друзей, и теперь я отчаянно боялся за Читу. Долго так продолжаться не могло. Тот, кто движется краем пропасти, обязан знать, что рано или поздно сорвется и упадет. Выход напрашивался сам собой. Мы должны были покинуть этот город, постараться забыть о бандитах навсегда. Как хотите, но мужественной войне со смертельными исходами я предпочитал бегство. И потому, приведя себя в порядок, побрившись и причесавшись, я отправился к «черным».
Хозяин города сидел в подобающем его сану золоченом троне, закинув ноги на круглый яшмовый столик. Вдоль стены, украшенной серебристой чешуей гигантских мэроу, птичьим рядком устроились постнолицые советники. Пожалуй, в зале было чересчур много яркого, сверкающего и безмерно дорогого, чтобы запомнить хоть что-то в отдельности. Это был настоящий храм, хранилище шедевров, умело превращенное в повседневное жилище государственной элиты.
Переступив порог главного зала, я неловко шагнул на пушистый ковер и, стараясь казаться уверенным, произнес заранее приготовленные фразы, в которых сообщалось, кто я и откуда.
— Значит, от Глора? — черный властелин недоверчиво шевельнул бровью. — Ты в самом деле знаешь его?
— Он мой крестник, — я сухо сглотнул. Голос мой звучал подозрительно звонко. Казалось, он вот-вот сломается. Я вдруг перепугался, что ничего из всего этого не выйдет. Я был ничтожеством, жалкой тенью, на которую черные брезговали даже ступить. Они уважали только силу. Оттого и поддерживали культ морских хищников. Грипун или мэроу заслуживали по их мнению большего нежели простой смертный. Чтобы подстрелить одну-единственную барракуду, им приходилось брать с собой около взвода автоматчиков. Для того, чтобы уничтожить меня, им достаточно было шевельнуть пальцем. Мне следовало вести себя с должным почтением и потому я предусмотрительно смотрел в пол, на ковер и на лаковые туфли советников, лишь изредка подымая взгляд выше. Я помнил, что глаза мои всегда подводили хозяина. Что бы я не предпринимал со своим зрением, как бы не напрягался, окружающие всегда видели мои истинные чувства. Недаром Глор выделил меня среди других, голодом, кулаками и пытками мечтая поселить робость в моих глазах. Это оказалось выше его сил, потому что это было выше и моих сил. О, если б я только мог этим чего-то добиться, я плясал бы и дурачился, пел скабрезные частушки и паясничал, только бы при этом никто не заглядывал мне в душу! Я был предателем своего сердца, ибо не умел скрывать его настроение. Поэтому заранее была продумана и моя поза. Я стоял перед вождем «черных», низко опустив голову, что могло в равной степени означать и застенчивость и боязнь. Пальцы мои теребили подол пиджака.