Уже в самом начале похода произошли события, которые были предвестниками скорой кончины Тамерлана. Звездочеты, мнением которых он никогда не пренебрегал, заявили, что расположение планет неблагоприятно. Это вызвало у Тимура некоторое беспокойство. Но ненадолго, ведь его астрологи интересовали только тогда, когда они предсказывали удачу. Он страдал, но болезнь переносил стойко, даже готовился к пиру, на котором хотел попрощаться с принцессами и юными принцами его дома, сопровождавшими его до Отрара, которым надлежало возвратиться в Самарканд. Эмир не собирался отказываться от своих планов. Просто был вынужден сделать короткую остановку — нужно было расчистить заметенные снегом дороги.
Но пира Тамерлан не выдержал. Он слег от сильнейшей лихорадки. Настоящий воин, он боролся со смертью так энергично, как это делал в продолжение всей жизни. Тимур хотел победить единственного врага, который однажды должен был взять над ним верх. Он усердно сражался целую неделю, но в конце концов капитулировал. Во всем лагере читали молитвы. Внезапно Тимур издал ужасный хрип и произнес: «Нет Бога, кроме Аллаха» — и с этими словами испустил дух.
Его тело забальзамировали, положили в гроб из черного дерева, обитый серебряной парчой, и отвезли в Самарканд. Он был помещен в саркофаг, который потом накрыли цельным куском зеленого нефрита, и оставлен в великолепном памятнике, именуемом Гур-Эмир (Гробница эмира), в ту пору еще не завершенном, где позже к нему присоединятся его сыновья, Миран-шах и Шахрух, его внук Улугбек, а также горячо любимый Мухаммед Султан. Странно, но Тимур не занимает в мавзолее самого почетного места. Оно досталось его духовному учителю Сеиду Береке, старцу, умершему на Кавказе, куда он прибыл к Тимуру, чтобы попытаться утешить, а утешив, сам неожиданно скончался. Тамерлан попросил, чтобы его положили у ног этого человека, дабы тот заступился за него на Страшном суде.
Так окончилась эпопея мужества, ужаса, удач — тридцать пять лет царствования великого эмира. Он не позволял слабостей себе и никому другому. Его требования сейчас кажутся бесчеловечными, тогда как он просто выказывал удивительное знание человеческой натуры. Он много требовал, потому что прекрасно понимал: людям приятно, когда от них ждут больше того, на что они способны. Превзойти других, превзойти самого себя — вот требование, которое он предъявлял и самому себе, и другим, но не ставил перед собой недостижимых целей. Этот человек, у которого, казалось, отсутствовало чувство меры и в котором иные видели ясновидца или полубезумного, на самом деле обладал холодной головой и умел оценить любой степени риск и взвесить все шансы, оставляя случайности самое незначительное место. Когда он бросал вызов невозможному, он уже знал, что это невозможное возможно. Пожалуй, это и было девизом всей его жизни.