– Какой ужас! – пробормотал Марвин. – Но кому понадобилось подвергать насилию безобидного сочинителя, коего многие считают выдающимся философом современности в частности и эпохи в целом?
– Безобидный сочинитель? – У месье Жюля болезненно скривился рот. – А знакомы ли вы с трудами д’Огюстина, чтобы отзываться о нем подобным образом?
– Не имел сей привилегии, – ответил Марвин. – Видите ли, судьба моя сложилась так, что у меня почти не было возможностей для изучения многих предметов, – с некоторых пор я постоянно пребываю в пути. Но полагаю, опусы господина столь благородного и достойного не могут быть…
– Позволю себе не согласиться, – перебил его месье Жюль. – Обсуждаемый нами старец, утонченный и праведный мыслитель, подчиняясь непреодолимому процессу Логической Индуктивности, был обречен выдвинуть определенные концепции, способные получить широкую известность и даже привести к кровавой революции.
– Едва ли это можно назвать хорошим делом, – холодно произнес Марвин. – Уж не изволите ли вы склонять меня к участию в гнусном мятеже?
– Спокойнее, не кипятитесь! Провозглашенные д’Огюстином идеи сами по себе не страшны, но таковыми могут стать их последствия. Эти идеи звучат вполне в тембре Нравственной Фактичности, и они не более крамольны, чем ежемесячный ущерб Луны.
– И что же это за идеи? – спросил Марвин. – Соблаговолите озвучить хотя бы одну.
– Д’Огюстин утверждает, что все люди рождаются равными, – спокойно ответил Жюль.
Марвин поразмыслил над услышанным.
– Это что-то новенькое, – сказал он наконец. – Однако и впрямь способно повлиять на умы. Продолжайте.
– Также мыслитель считает, что честное и ответственное поведение достохвально и богоугодно.
– Крайне странный взгляд на вещи, – прокомментировал Марвин. – И тем не менее… Гм…
– А еще, по его мнению, неисследованная жизнь не стоит того, чтобы жить[40].
– Весьма радикальная точка зрения, – решил Марвин. – И конечно же, очень легко представить, что произойдет, если эти тезисы станут достоянием широких общественных кругов. Обязательно будет подорвана власть короля и церкви… Но все же… Но все же…
– Ну-ну, смелее, – легонько поощрил его Жюль.
– Но все же, – сказал Марвин, мечтательно глядя на терракотовый потолок с геральдическими узорами, – разве из хаоса, что непременно воцарится при победе этих идей над умами, не может родиться новый порядок? Разве не способен возникнуть новый мир, где высокомерный нрав знати будет обуздываться и сдерживаться концепцией личной ценности и где безудержному политическому и экономическому диктату церкви противопоставлены новые отношения между человеком и его богом, не нуждающиеся в посредничестве раскормленного попа или жуликоватого монаха?