– Полегчало, дружок? – саркастически спросил Луиджи.
– Да… Ведь мочи не было терпеть, – ответил Номер Четыре. – Упростительство – это именно то, что нужно моей утонченной натуре.
– Кто из вас Келли? – спросил Номер Четыре.
– Я, – ответил Келли.
– А ты заметил, – спросил его Луиджи, – что имена здесь только у тебя и у меня?
– Точно! – воскликнул Келли. – Мы с тобой – особенные!
– Э, минуточку! – вмешался Номер Один.
– Время! Джентльмены, прошу не забывать: время убегает!
– Держи его за хвост!
– Держи фасон! В черном теле!
– Держи ухо востро! В ежовых рукавицах!
– Ну так вот! – сказал Луиджи. – Мы! Я и ты! Первые кандидаты от Предполагаемых Доказательств! Келли, ты можешь быть Марвином, если я – Зе Краггаш!
– Бинго! – вскричал Келли, заглушая протесты картонных персонажей.
Марвин и Зе Краггаш обменялись ухмылками. Затем кратковременная эйфория самоидентификации спала, и они вцепились друг другу в глотку. Странгуляционная асфиксия не заставила себя ждать. Трое номерных, лишившихся своего неотъемлемого права, коим и не обладали, застыли в подобающих позах стилизованной неопределенности. Двое же литерных, никогда и не терявших, а теперь вновь обретших личность, рвали друг дружку в клочья, и перестреливались воинственными ариями, и залегали под опустошительными речитативами. Номер Один лицезрел это побоище, а когда надоело, решил поиграть в переход наплывом[48].
И ведь получилось. Все поле битвы заскользило прочь, как обмазанная жиром свинья на роликовых коньках по гладкому склону стеклянной горы, только куда быстрее.
День одержал верх над ночью, а ночь одержала верх над собой, выставив себя круглой дурой.
Платон написал: «Не то, что я делаю, а то, как я это делаю»[49]. Потом решил, что мир к этому еще не готов, и стер все до буквы.
Хаммурапи написал: «Неисследованная жизнь не стоит того, чтобы жить». И тоже стер, поскольку не был уверен в истинности этого изречения.
Гаутама Будда написал: «Брамины – вонючки». Но впоследствии пересмотрел свое мнение.
Природа не терпит пустоты, да и я ее не очень-то жалую. Марвиниссимо! Вот он грядет кошачьей поступью, гордо неся свою раздутую личность. Все люди смертны, поучает он нас, но некоторые смертнее других. Вот он играет на заднем дворе, лепит из грязи оценочные суждения. Непочтительнейшим образом становится собственным отцом. На той неделе пробудил своего Бога во всех трех ипостасях. Был пойман мною с поличным, когда ставил несанкционированные эксперименты над жизнью.
(А ведь я, друзья мои, частенько вас предупреждал насчет Протоплазмической Угрозы. Она расползается по небесам и застит звезды; она беззастенчиво цветет и пахнет; она оголяет планеты и гасит светила; она с дьявольским упорством разносит по Вселенной свою скверну.)