Тодорика ничего не ответила, только глубже надвинула на голову платок, почти закрыв глаза.
Люди, слушая, столпились у дверей, игроки забросили карты, кое-где слышался смешок.
— Смеетесь? А чего смеетесь? Может, я чего не так сказал? Может, не правду чистую сказал?
Смех одолевал всех сильней и сильней.
Шу́та — так звали этого человека. Был он из того рода людей, мудрых и чудаковатых, что встречаются почти в каждой деревне. Дожди у них посевов не выбивают, скотина двор не пачкает.
В то время как другие мечутся, суетятся, захлебываясь своими заботами, эти чудаки живут себе как бог на душу положит, полеживают себе безмятежно на травке, в кустах бузины. Их ли вина, что небо летом такое синющее и так чудесно поют птицы? Бедность им как бы совсем не в тягость, полный у них дом ребятишек или ни одного. И во всю жизнь ходят за ними всегда две няньки: жена да нужда. Они радуются жизни независимо от того, как им живется. Другие бьются в цепях невзгод, а они как бы и не замечают своей бедности. Чужды им и крестьянские две страсти: земля и деньги, — не властны они над ними.
В деревнях, где имеются подобные чудаки, их слов боятся пуще дубинки, пуще огня.
Шута покрутил свой левый ус, намотал на палец и снова заговорил, на этот раз удивительно точно уподобляя его сварливому голосу Тодорики:
— Спишь, бестолочь! Спишь?! Весь народ давно пашет и сеет, а ты дрыхнешь без задних ног! Чтоб тебе и вовсе не проснуться, паразит несчастный! Другие мужики по два часа спят и тем довольны, а тебе и суток не хватает. В поле с тяпкой спишь, за столом с ложкой спишь! Дармоед чертов, поганец! И откуда ты такой взялся на мою голову, паразит! Что же мне с тобой делать? Может, мать тебя спросонья зачала, что ты такой малахольный? Уж это точно, спросонья. Ладно бы спал, да работу делал по-людски! — завопил Шута, подлаживаясь под голос Тодорики. — Так нет же! Вся работа козе под хвост! На прополке ты всю кукурузу губишь! А как пшеницу косишь, ее будто гуси выщипывали! Воз нагрузишь, он у тебя всегда набок заваливается. За что мне такое наказание, чем я провинилась перед богом? Господи, почему я гублю свою жизнь с таким олухом? Бедная я, бедная! Что же мне делать? Что же мне делать с то-бо-о-о-ой!.. — запричитал Шута и вдруг заорал как ужаленный: — Сволочь! Паразит! Бездельник! Только и знаешь, что по бабам шляться! Скотина! Со всякими шлюхами нюхаться! Мерзавец! Думаешь, не знаю? Сказал мне Рафила, сын Бурсука, как он застукал тебя с Маришкой Бондок в кукурузе старосты! Господи, как же я терплю этого распутника?! Я дочь богатых родителей, понятно тебе, голодранец! Бо-га-а-а-тых! — Шута воздел руку к потолку.