— Ну и мужики!.. Сродственники!.. Ха-ха-ха!
— Ты к нам, Лодовика, не вяжись! Оставь нас в покое! — вступились за своих мужиков бабы, стервенея.
— Ну раз мужиков ни одного не нашлось, я и сама справлюсь! — крикнула Лодовика и сунула Шуте под нос кулак.
— Убирайся!
— Иди отсюда, покуда цел!..
Вскочила и Тодорика. Платок съехал у нее с головы, упал на пол, открылись седые старушечьи космы.
— Я все молчала, все думала, хоть один найдется, хоть один вступится. Заткнет рот этому полоумному бездельнику. Нету мужиков! Неужто все мужики перевелись на свете?! Некому взять его за шкирку да вышвырнуть вон со двора! Чтоб он и дорогу сюда забыл! Чтоб костей не собрал! Ну, ладно же, я и сама за себя постою!..
Она кинулась к Шуте, но Илие перехватил ее, отвел в сторону.
— Дайте мне, дайте, плюну в рожу ему! Отойдите, пропустите! — смачно плюнула на него Лодовика, как умеют плевать только крестьянки.
— Что, правда глаза колет? Боитесь правды-то?
— Замолчи ты, кривая кочерга! Сиди себе помалкивай! Тебя только не хватало! Ишь нашлась заступница.
Между родней началась свара.
Брат покойного, всю ночь промолчавший, будто его и нету вовсе, выпивший пять стаканов водки, покрякивая и скрежеща зубами, да так, что оторопь брала, хотя жена с мольбой упрашивала: «Не пей, Иоан, ради Христа, не пей!» — только страшным, мертвенным взглядом поглядел на нее, она и отступила, ушла в сени и оттуда кротко поглядывала на пьяного мужа.
Все время, покуда Шута говорил, он тихо плакал.
Теперь накопленная за все годы обида на братнину родню всколыхнулась, захлестнула, помутила разум, вылилась в неудержимую ярость. Мутным взглядом обвел он собравшихся. Сердцем почуяв, что с ним происходит, жена бросилась к нему, хотела схватить за руку, да не успела, только и крикнула:
— Иоан! Опомнись! Убьют ведь!..
Нечеловеческой силы обрушился удар. Во все стороны брызнули осколки стекла. Василе рухнул как подкошенный.
Все на миг оцепенели, и вдруг замельтешили кулаки, поднялся крик, вой.
— О-о-о!.. Ничего не вижу!.. Ослеп!.. Гады! Выньте стекло из глаз!
— Убивают!
— Дай ему!
— Врежь как следует!
Люди сцепились в звериной схватке. Потеряв человеческий облик, увечили друг друга в припадке безумия и ярости.
Хватали кто что горазд, в чьей-то руке мелькнула лампа, по ней пришелся удар топором. Вспыхнул огонь…
Шута, сделавшись вдруг маленьким и неприметным, тихо отступил в тень.
Когда смерть, проникнув в дом, заняла его место, он выскользнул во двор и растаял в ночи.
Тихо, совсем неслышно захлопнулась за ним тяжелая наружная дверь.
Перевод М. Ландмана.