Теперь весь этот отцовский мир закрыл черный занавес смерти.
Неужто, неужто уже никогда… никогда не услышит он голос отца? Неужто не увидит его ясных, сияющих глаз? Это внезапное открытие ошеломило его, пронзило душу нестерпимой болью, он почувствовал себя так, будто по чьей-то злой воле вдруг лишился веры, без которой и сама жизнь становилась тусклой и бессмысленной.
Когда он вошел в кабинет к директору просить об отпуске, он не смог выговорить ни слова, только рухнул на стул и закрыл лицо руками.
*
Сочную осеннюю траву окропило холодное дыхание росы; все тропинки усеяны желто-бурыми листьями; сквозь тощие, мокрые ветви костлявых акаций видно далеко-далеко…
Когда-то в розовом детстве — жили они около кладбища в полуразвалившейся хибарке — пас он ночью овец, бродя с ними среди деревянных крестов, а днем смотрел из окна, как один за другим перебираются сюда на жительство старики из деревни.
До сих пор помнит он, кто в какой могиле лежит и как кого хоронили.
Бегал он почти на все поминки, бегал босой, потому что мать прятала от него башмаки: «Куда ж тебя, оглашенный, несет? Ни минуты не сидится тебе дома!»
Старые, заброшенные, осевшие могилы, забытые всеми, а ведь сколько, бывало, о каждой из них ходило поверий среди ребят, он их все до единого помнит: рассказывали, будто на одной однажды побывал сам сатана, присел, выкурил трубочку, а потом летом в то место угодила молния.
Насторожились ветхие могильные кресты, насторожились старые, любимые с детства акации, не узнают его, встречают, как чужака, случайно забредшего к ним в деревню.
На восточной стороне кладбища зияет свежевырытая яма. По обе стороны от нее на горках сырой желтоватой глины сидят два могильщика и жуют хлеб с салом.
Хлеб белый, пышный, сало розовое, нежное.
Учитель подходит к яме, не обмолвившись ни словом, даже не поздоровавшись, заглядывает в нее и видит на дне маленького хлопотливого, шустрого мышонка. Мышонок то побегает, побегает, то остановится — призадумается. Задумывается и учитель, подперев ладонью подбородок.
Сюда, в эту яму, положат отца, и будет он здесь спать вечным сном.
А рядом с ним поселится мышонок, который постепенно состарится.
В долгие зимние вечера, когда крестьяне в своих теплых, уютных домах заводят нескончаемые разговоры, рассказывая всякие диковинные истории, старик будет лежать здесь один под толстой земляной шубой и горько жаловаться:
— Ох, тяжко лежать, кости ломит, да уж и подгнивать стали.
— Да, неприятно, — посочувствует мышь. — А там наверху разыгралась метель, мороз до печенок пробирает, акации на кладбище стонут и гнутся до самой земли, бедняжки!