Она ничего не ответила, но лицо у нее внезапно сморщилось, на глазах выступили слезы; я вытер их.
— Мне только тебя жаль. Как же ты, бедный, останешься один? Ты же такой непрактичный, ничего не умеешь делать… — Она заплакала.
— Господи, что за ребячливость! Ты пробудешь здесь недолго, день, два, три, может, чуть больше, тебя подлечат, успокоишься… У тебя ничего особенного не нашли. Мы вернемся домой. Не мучь себя… Не будь глупышкой… милая…
Мне едва удалось ее успокоить.
— Прости меня, пожалуйста, — сказала она, все еще тихонько всхлипывая. — Я и в самом деле веду себя глупо… Мало того что отняла у тебя весь день, еще и ночь у тебя отнимаю. Пойди отдохни, поспи, ты ведь ужасно устал.
Видя мой удивленный взгляд, она добавила:
— Не понимаю, что со мной делается. Я какая-то сама не своя… Мне отчего-то страшно…
Дежурный врач, совершавший вечерний обход, сделал мне знак, что пора уходить.
На прощание она нежно, взяла в ладони мое лицо, посмотрела на меня долгим, проникновенным взглядом и поцеловала.
Тяжело у меня было на душе, когда я спускался вниз по лестнице, мне чудился ее взгляд, проникающий сквозь стены, грустный, нежный, страдальческий… глаза ее, полные слез…
*
Спал я плохо. Снилось мне, будто я брожу где-то среди болот и топей, снилось столкновение поездов и еще какая-то чушь.
На другое утро, как только я вошел во двор больницы, мне бросилось в глаза, что окно у нее в палате открыто настежь.
Это меня порадовало: «Значит, все идет хорошо».
Прежде чем подняться, мне хотелось говорить с дежурным врачом.
Я поймал его в коридоре.
— Здравствуйте, доктор.
Он избегал смотреть мне в глаза.
— Господин инженер, к великому прискорбию, должен вам сообщить, что ваша супруга скончалась.
Я все услышал и все понял, но мне показалось, что в его устах слово «скончалась» означает что-то другое.
— Умерла? — переспросил я.
— Да. Умерла. Мы сделали все возможное. Мы применили все средства, мобилизовали все медицинские ресурсы.
Эти «медицинские ресурсы» полоснули меня будто бритвой.
Я смерил его взглядом с ног до головы. Думаю, что никогда в жизни мое лицо не выражало столько ненависти и презрения, и странно, что он не слышал, как все мое существо вопит: «Идиот!» — он имел наглость еще что-то говорить, говорить…
— Ночью, в двенадцать часов, у нее случился приступ. Мы сделали укол, — он решил нагрузить меня подробностями, — но, вопреки нашим научным познаниям, в четверть первого она скончалась.
— Научным познаниям…
Исчерпав весь мешок «научности», он стал опустошать другой — с «сожалениями».
— Могу я ее видеть?