— Сестра, проводите.
У меня было ощущение, будто я попал в замок призраков. Шли мы нескончаемо долго. Я смотрел на серые каменные плиты пола и считал шаги.
Наконец женщина остановилась, с трудом выудила из большой связки ключ, отперла массивную железную дверь, толкнула ее плечом.
В лицо мне ударил спертый воздух. Я поневоле отшатнулся.
Комната была тесная, узкая, но очень высокая. Сквозь матовое окошко в потолке струился молочно-белый сноп света. В воздухе стыла каменная тишина могильного склепа.
В углу на маленькой больничной кушетке лежал кто-то, прикрытый белой простыней.
А прямо передо мной в ночной рубашке лежала моя жена, сложив на груди руки и закрыв глаза.
Мне вдруг показалось, что кто-то зло подшутил надо мной.
Я положил руку ей на лоб, на грудь. Кожа была мягкой и прохладной, прохлада эта, казалось, прилипла к моей руке навсегда. И с ней я уже никогда не расстанусь.
— Sie ist gestorben?[3] — спросил я монашку на ее языке.
(По-видимому, в глубине души я все еще сомневался в компетентности доктора.)
— К несчастью, мертва…
*
Если бы я не поседел, я бы сказал: время остановилось. То же небо, те же плакучие ивы окружают наш дом и двор.
*
На днях у меня побывала молодая вдова, речь ее была вкрадчивой, как кошачья поступь. Она собирала пожертвования для бедных. Я отправил ее в кассу, выделив такую сумму, что она ушла в ужасе. Оставьте вы меня в покое!
*
И еще один друг! Жынтицэ, профессор, у него незамужняя сестра, старая дева; он спросил меня, когда же я наконец покончу с трауром? Битый час толковал мне про дурное воздействие одиночества. Посоветовал бывать почаще на людях, особенно у него.
Я от души поблагодарил.
*
Мне нравится бродить по бескрайнему полю, когда в лицо хлещут дождь и ветер. Как хорошо смотреть во время дождя на пузырящуюся реку, смотреть, как на излучинах бурлят водовороты, они похожи на глаз разъяренного чудовища.
Иногда я спускаюсь к полотнищу реки и глажу холодные волны.
*
Как медленно тянутся годы! Износилась и проржавела, наверно, машина земли. Постарел и механик, управляющий машиной.
Ах, будь я тем самым механиком, запустил бы я ее на полную мощность, сломал рукоятку, и пусть Земля вертится, все быстрей и быстрей, пока не вырвется из орбиты своей и не унесется во вселенную…
Перевод М. Ландмана.
Читатель, наверное, немало удивится, узнав, что автор этих зрелых, на удивление ярких произведений умер, когда ему не было и тридцати лет.
Румынский писатель Павел Дан (1907—1937) родился в маленьком трансильванском селе Тритень в семье бедного крестьянина. Свои рассказы, которым так и не суждено было когда-нибудь стать обширным романом, хотя именно это и было мечтой молодого писателя, П. Дан создавал, мучимый приступами изнуряющей болезни. Но не чувство обреченности, не страх перед смертью стали главным стержнем его творчества. Во всех его произведениях ощущается хватка и суровость сильного, страстного человека, который может быть до глубины души ранен чужим страданием, но никогда не бывает во власти отчаяния.