Это была отчасти грустная песня, но я думал о том, что ему, бедняге, дико повезло открыть глаза в таком правильном месте. Что там бедность? Бедности ведь уже нет. Ну а акцент? что такое акцент? Он же смог подружиться с Пиаф, сыграть в сотне кинофильмов и стать главным французом и главным армянином одновременно.
Приехав в Париж, я пару раз видел Азнавура издалека, но не сделал попытки подойти и поклониться. Мне казалось, что это будет вторжением в жизнь старого человека, которого хватало только на то, чтобы петь в очередном турне, который каждый раз называли «прощальным».
– Они все время пишут про мои выступления – «Прощальное турне» или там «Последние гастроли». Умора! Я к этому не имею отношения, я ни с кем не собираюсь прощаться. Может, они просто надеются, что я наконец-то спою последнюю песенку и заткнусь.
Это говорит мне сам Азнавур в парижской студии накануне очередных гастролей в Москве и Санкт-Петербурге.
Меня просили «просто поговорить с ним о жизни», вот я и спрашиваю его о том, что мне интересно. Об иммиграции. О Франции, которой он принадлежит. О языке, на котором поет. Хорошо ли помнит русский, на котором умели говорить его родители? Или произносит «Эх, раз, еще раз» механически, как арию бельканто на чужом языке?
– Вы, русские, уверены в себе и повсюду и всегда говорите по-русски, но не все армяне говорят по-армянски, – говорит Азнавур. – В Америке они совсем забыли свой язык. Я себя чувствую, конечно, армянином, потому что рос в армянской семье, но точно так же и русским, потому что в детстве жил в русскоязычном мире и всегда готов сказать за это судьбе: «Spacibo bolschoe!»
– Ну а как же французский язык? Вы должны были учиться в школе, говорить, как все. Над вами не смеялись?
– В моей школе все были кто откуда. И в моей жизни тоже, кстати. Армянское, русское, французское накладывалось одно на другое, но Франция взяла верх с самого начала. Свои первые слова я произносил по-французски.
– Неужели не армянский был вашим детским языком?
– Вовсе нет. Иммигранты не хотят, чтобы дети говорили на их прошлом языке. Уже потом я, и моя сестра, и моя дочь выучили армянский, я говорю без акцента, но до сих пор не умею ни читать, ни писать. Махнул на это рукой, в конце концов, мои предки, не ходившие в школу, были армянами не хуже. Кто сказал, что язык только в книгах?
Азнавур спросил в ответ, насколько мне легко жить в другой стране с неродным языком, и был рад, когда я сказал, что непросто, но это история давней любви, что французский я обожал с детства, не зная сам почему, и даже испортил себе дикцию, пытаясь правильно произнести невозможные французские звуки. «Меня учили с зеркальцем», – сказал я гордо.