– И снова извиняюсь, – отрезал он. – Слушай, в тот вечер я спросил тебя о личном, и думал, что мы больше никогда не встретимся. Черт, да на том собрании я сам столько всего наговорил, что и представить страшно. И сейчас… – Он досадливо замолчал. – Не понимаю, что с этим делать. Мы знаем друг о друге слишком много личного.
– Да, конечно, Сайлас, – проговорил я. – Ты не хочешь делить секреты с незнакомцем вроде меня. Но мы не сможем запихнуть кота обратно в мешок, так что тебе придется мне довериться.
– Это не… – Он расстроенно поджал губы. – Зачем ты мне рассказал? Я тебя не виню…
– Отлично, спасибо.
– Просто скажи, почему.
– Ты спросил, – пояснил я. – Тебе хотелось знать, что есть надежда.
– И всего-то? Лишь потому, что я спросил?
– Именно. Что в этом непонятного? Я хотел помочь, если смогу. И до сих пор хочу.
Удивление в его глазах разрывало сердце. Как будто ему и в голову не приходило, что кто-то может предложить помощь. Он превратил себя в монолит – богатый, влиятельный, невосприимчивый к боли. И пусть прекрасные черты казались высеченными из камня, в свете раннего утра я видел его человечность. Даже то, что лежало на поверхности, влекло меня физически. А ведь сколько скрывалось внутри. И большую часть он держал взаперти. Но сквозь оболочку то и дело прорывались вспышки боли, словно огни сигнальной ракеты, подающей знаки бедствия с заброшенного острова.
Я повернулся на сиденье лицом к нему.
Он подозрительно взглянул на меня.
– Что?
– Я на минутку стану наставником из группы Анонимных наркоманов и спрошу, как у тебя дела. Потому что никто больше не знает о твоей борьбе с зависимостью, а это важно. Ты готов?
Он издал смешок и отвернулся, почти застенчиво.
– Конечно. Да, готов.
– Как дела, Сайлас?
– Не знаю. Неправильный ответ, да? Я ведь должен знать, как у меня дела.
– Что ж, зато честный, – возразил я. – Если выговоришься, может, станет легче.
– Сомневаюсь. Какой в этом смысл? Прошлое не изменить.
– Верно, – сказал я. – Но сито нужно время от времени крутить, чтобы снизить давление. И прояснить мысли.
С минуту он молчал.
– Я не хочу возвращаться, – наконец проговорил он, потом взглянул на меня. – И снова ворошить старое дерьмо. Никогда.
Я кивнул.
– Однажды я сказал другу, что лучший способ пережить нечто ужасное – это вновь и вновь вспоминать о нем. И тогда оно потеряет силу. Я ошибся.
Сайлас поднял бровь.
– Великий Макс ошибся?
– Бывает, – криво усмехнулся я. – Заметь, нечасто, но бывает.
На губах Сайласа возникла типичная ухмылка. Такая, что появлялась в уголке рта; если не смотреть, то легко пропустить. И намекала, что он может улыбаться во весь рот, но в ближайшее время не станет. Я молча поклялся, что заставлю его широко улыбнуться. Когда-нибудь.