Он встал и вышел из-за стола.
– Невероятное дело, – заметил Картер. – Этот человек сошел с ума.
– Он безумен, – сказала Лола.
Свет в зале померк.
– Я чувствую, что готов сбежать отсюда, – произнес Тони.
– Нет! – Голос Полин прозвучал резко. Потом она пробормотала: – О господи, господи…
– В чем дело, мадемуазель? – тихо спросил Пуаро.
Она ответила ему почти шепотом:
– Это ужасно! Все точно так же, как было тем вечером…
– Ш-ш! Ш-ш! – зашикало несколько человек.
Пуаро понизил голос:
– Несколько слов вам на ушко. – Он что-то прошептал, потом похлопал ее по плечу. – Все будет хорошо.
– Боже мой, слушайте, – воскликнула Лола.
– Что такое, сеньора?
– Это та же самая мелодия, та песня, которую играли в тот вечер в Нью-Йорке. Наверное, это устроил Бартон Рассел. Мне это не нравится.
– Мужайтесь, мужайтесь…
Вокруг опять зашикали.
На середину сцены вышла девушка, черная, как сажа, негритянка, она вращала глазами и сверкала белыми зубами. Она запела низким, хриплым голосом, но этот голос почему-то звучал очень трогательно.
Я забыла тебя, забыла.
Дверь к тебе я в душе закрыла.
Как ты ходил,
Что ты говорил,
Вещи, которые ты любил.
Я забыла тебя, забыла,
В мыслях двери к тебе закрыла.
И сегодня мне трудно сказать,
Какого цвета твои глаза.
Я забыла тебя, забыла.
Дверь к тебе я в душе закрыла.
И поверь, что в моей судьбе
Места нет для дум о тебе,
О тебе, о тебе, о тебе…
Рыдающая мелодия и низкий, прямо-таки золотой голос негритянки оказали сильное воздействие на публику. Это гипнотизировало, завораживало. Даже официанты это почувствовали. Все в зале смотрели на певицу, загипнотизированные обволакивающими чувствами, которые она излучала.
Вокруг стола бесшумно ходил официант, наполняя бокалы и тихо спрашивая: «Шампанского?», но все глаза были устремлены на одно яркое пятно света – на чернокожую женщину, предки которой родились в Африке и которая пела низким голосом:
Я забыла тебя, забыла!
Я себе вспоминать запретила!
Но не верьте вы мне, не верьте —
О тебе, о тебе, о тебе, о тебе
Буду думать до самой смерти!
Раздались восторженные аплодисменты. Зажегся свет. Бартон Рассел вернулся и сел на свое место.
– Она великолепна, эта девушка, – воскликнул Тони.
Но его прервал тихий возглас Лолы:
– Смотрите… смотрите…
И тут все они увидели. Полин Уэзерби лежала, уткнувшись головой в стол.
– Она мертва – в точности как Айрис, как Айрис в Нью-Йорке…
Пуаро вскочил со своего места, сделав знак остальным не подходить. Затем склонился над обмякшим телом девушки, осторожно взял ее безжизненную руку и пощупал пульс.
Его лицо стало бледным и суровым. Остальные смотрели на него. Они были парализованы, будто впали в транс.