– Помните Луизу, которую пленила машина чешского художника? Вот и я с первого взгляда влюбилась в ваш «тайгер-триумф»! – Она расхохоталась. – И в то, как вы гладите Нептуна… – Она придвинулась к нему совсем близко. – И последнее, инспектор. Самое важное. Тот факт, что я больше не люблю своего мужа, еще не делает из него убийцу. Скорее, напротив.
Серенак ничего не ответил. Он только сейчас заметил, что пассажиры машин, проезжающих по шоссе Руа в пятидесяти метрах от них, все как по команде поворачивают головы к дому Моне и наверняка видят в окне его и Стефани. Любовники на балконе…
Что они тут, с ума все посходили?
Или это он сходит с ума?
– По-моему, мне пора вернуться к детям, – тихо сказала Стефани.
Серенак еще некоторое время постоял один у окна, слушая, как стихают за спиной шаги учительницы. Сердце колотилось как бешеное, словно желая вырваться из-под расстегнутой на груди рубахи, мысли беспорядочно метались в голове, норовя расколоть черепную коробку.
Кто такая Стефани?
Роковая женщина? Или заблудшая душа?
40
Инспектор Сильвио Бенавидиш стоял в зале импрессионистов Руанского музея изящных искусств и по-совиному хлопал глазами. Зато Ашиль Гийотен не замирал ни на секунду. Вот и сейчас, достав из кармана носовой платок, он смахивал невидимую пылинку с картины Сислея. Табличка под полотном гласила: «Наводнение в Пор-Марли». Сильвио уже забеспокоился, не забыл ли Гийотен его вопрос, но тут хранитель обернулся, промокнул лоб уголком платка и тоном прорицателя изрек:
– Если я правильно понял, инспектор, вас интересует, возможно ли появление на рынке пропавших либо вовсе до сего времени неизвестных полотен Моне? Хотите сыграем с вами в одну игру?
Он прижал платок к виску.
– Мы знаем, что в мастерской Моне в Живерни хранились десятки полотен – эскизов, юношеских работ, неоконченных панно с кувшинками… Это не говоря о картинах, подаренных художнику друзьями – Сезанном, Ренуаром, Писсарро, Буденом, Эдуардом Мане, – всего больше трех десятков холстов. Представляете? Это же несметное богатство! Коллекция, с которой не всякое музейное собрание может тягаться! Под охраной восьмидесятилетнего старика и одного садовника, в доме с потрескавшимися стенами, вечно открытыми окнами и кое-как запирающейся дверью! Да кто угодно мог туда проникнуть. Любой житель деревни, прояви он толику хитрости, влез бы в мастерскую и унес больше, чем если бы ограбил двадцать банков!
Платок в последний раз проехался по лицу хранителя и, смятый в ком, завершил свой путь у него в кулаке.
– Баснословные деньги, золотой дождь – и до него рукой подать. Вы хоть понимаете, какое это искушение?