На улице, под окном, залаял Нептун. Секундой позже двор мельницы огласила сирена «скорой помощи». Раздался скрип шин по гравию. В свете мигалки два бело-синих силуэта прошли под окном и принялись стучать в дверь.
Они увезли Жака в больницу. Я не глядя подписала кучу бумаг, даже не спрашивая, что подписываю. Часы показывали без чего-то шесть. Меня спросили, не желаю ли я поехать с ними, и я отказалась. Сказала, что приеду позже, на автобусе. Или вызову такси. Санитары никак не прокомментировали мой отказ.
Алюминиевый сундучок все так же валялся на полу. Мастихин лежал на ночном столике. Книга Арагона осталась на постели. Не знаю почему, но после отъезда «скорой» меня охватило непреодолимое желание подняться на чердак, перерыть сложенное там барахло и найти старую картину. Мои «Кувшинки», которые я написала, когда мне было одиннадцать лет.
Написала дважды. В первый раз – для отправки на конкурс фонда Робинсона, в радужных цветах. Во второй – после смерти Поля. Черными красками.
Я сняла со стены охотничье ружье Жака и повесила на его место картину. На тот же гвоздь. В угол, где она была не видна никому. Кроме меня.
Я вышла на улицу. Мне хотелось подышать. С собой я взяла Нептуна. Сейчас, в шесть без минут утра, Живерни казалась безлюдной. Я собиралась пройтись вдоль ручья.
И все вспомнить.
День тринадцатый
25 мая 2010 года
(Шоссе Руа)
Дорога
83
Это было тринадцатого мая, тринадцать дней назад. С тех пор я только и делала, что без конца возвращалась мыслями в те несколько часов, за которые у меня украли мою жизнь. Я снова и снова прокручивала их в голове, словно кинопленку, пытаясь понять то, что невозможно себе даже вообразить. В последний раз.
Встретив меня на улице в этот ранний час, вы наверняка приняли бы меня за призрак. На самом деле – ничего подобного.
Я вполне реальна.
Призраки – это другие. Те, что живут в моих воспоминаниях. Я населила ими каждый знакомый мне уголок. Где бы я ни проходила, они вставали передо мной. Мельница, луг, школа, улица Клода Моне, терраса отеля «Боди», кладбище, музей Вернона, Крапивный остров…
Я вспоминала свои долгие разговоры с инспектором Сильвио Бенавидишем, которые мы вели в шестьдесят третьем и шестьдесят четвертом, после того как дело об убийстве Жерома Морваля было признано бесперспективным и отправлено в архив. Сильвио Бенавидиш проявил редкостное упорство, пытаясь докопаться до истины, но так и не нашел ни одного доказательства, ни одной стоящей улики. Мы с ним симпатизировали друг другу. Жак не ревновал меня к инспектору. Все знали, что Сильвио верный муж и любящий отец маленькой Карины, с такой неохотой покинувшей материнскую утробу. Сильвио подробно рассказал мне о расследовании, которое они вместе с Лоренсом провели в Живерни, в Кошереле, в музеях Руана и Вернона. Впоследствии, в середине семидесятых, Сильвио перевели в Ларошель. Чуть больше десяти лет назад, точнее, в сентябре 1999-го (как видите, проблем с памятью у меня нет), я получила письмо от Беатрис Бенавидиш. Короткое, написанное от руки. В очень сдержанных выражениях она сообщала мне, что Сильвио Бенавидиш только что покинул их с Кариной, скончавшись от инфаркта. Рано утром он, как всегда, сел на велосипед и поехал сделать кружок по острову Олерон, где они снимали семейное бунгало. Уезжал он в прекрасном настроении. Погода стояла хорошая, разве что немного ветреная. Он упал на берегу океана, на ровном участке между Ла-Бре-ле-Беном и Сен-Дени-л’Олероном. Сильвио исполнился семьдесят один год.