Зачем они это делали?.. Подобным вопросом Валентин даже не задавался.
Жизнь наделяет людей энергией, и энергией немалой. Человек просто вынужден каким-то образом расходовать ее. Иначе он взорвется, перекипит и сойдет с ума.
А уж как он ее расходует, это дело его совести. Кто-то строит дома и дороги, кто-то любит женщин, кто-то издевается над людьми.
С первого дня ареста его поместили на особый режим. Кому-то из следователей он здорово не понравился. Любопытствующие соседи по нарам, скудная баланда, методика ночных допросов — за всем этим угадывалась чья-то безжалостная рука. Впрочем, о какой жалости может идти речь, когда человек оказывается за решеткой? Адовы круги здесь были отнюдь не мифом, и, как за многими другими подопечными, за Валентином наблюдали с интересом маститых естествоиспытателей, загадывая и делая ставки, лениво поминая в разговорах. Он являлся для них очередным ребусом, столь же интересным, сколь и упрямым, решить который следовало во что бы то ни стало. Взнузданной лошадкой он перемахивал через препятствия, молча подчиняясь чужой воле, потому что за волей этой крылись многотомные своды законов, сотни тюрем и лагерей, армии в мундирах и фуражках, молчаливое согласие всего мира на застенное насилие. Науке выживания он учился с нуля, а найдя в себе силы терпеть, даже завел друзей и приятелей.
Следственный изолятор, тюрьма, зона — все это походило на своеобразные ступени.
Он заканчивал один класс, чтобы тут же перейти в другой, иногда более сложный.
Лесоповал перестал быть каторгой, к карцерам он притерпелся, пестрый люд, пообтесав «сырого мужичка», научил тюремной дипломатии. Но он был еще в состоянии роптать и роптал при всяком удобном случае, и вот тогда-то его перевели из зоны на «курорт», засадив в компании с карликом в «газовую морилку». На «курорт» отправляли особо строптивых, тех, на кого указывал далекий и властный перст. Дефицит воды, хрусткий от соли картофель и спертый воздух действовали безотказно. Месяц, проведенный на «курорте», превращал арестантов в хронических гипертоников с одышкой и пошаливающим сердцем. В ранге доходяг их кротко возвращали в зону на общие работы, а чуть позже родственникам чистосердечно сообщалось об инфарктах и инсультах — болезнях вполне естественных, от которых имеет право скончаться каждый, будь он на воле или вне таковой.
Весь день Валентин готовился к ночи. Он наотрез отказался от картофеля и пил одну воду. Напрягая мышцы рук и ног, прислушивался к болезненным толчкам в затылке. Голова теперь болела беспрерывно. Ныла поясница, и начинали отекать руки. Вечер наступил быстрее, чем он думал. Дождавшись положенного часа, вертухаи завели внизу музыку, ограждая себя от «шума», а карлик поднялся с нар и минуту стоял, приглядываясь к соседу. Голова его едва доставала до верхнего яруса, и он опять прибег к помощи своих страшных рук. Валентин позволил ухватить себя за колено и свободной ногой с силой ударил карлика в лицо. Он здорово ослабел за «курортные» деньки, но, по счастью, этого единственного удара уродцу хватило. Карлик был жив, но находился в глубоком нокауте.