Вроде прояснилось, однако не совсем. Получается, я должен буду подвиги на Земле совершать? С одной стороны, круто, с другой — не ощущалось в блеклом организме склонности к геройству. Переезд мог состояться со дня на день, а тут такая закавыка.
— Вишну, в чем фишка-то? Сбросить избыток энергии?
— Миссия аватара — выправление человеческой кармы, — синий бог завис, упер руки в боки, посмотрел как на нерадивого школьника, фыркнул и пропал.
Пришлось лезть в словарь. Узнал, если без погружения, что карма есть влияние совершенных действий на характер настоящего и последующего существований. Значит, что? Значит, человеку необходимо отвечать за свои поступки, иначе трындец, закрутит-завертит болезного колесо сансары. В суслика в следующей жизни перевоплотится или в дерево, не худшие, между прочим, варианты. По ходу выяснилось, что ни самому, ни с посторонней помощью человеку с кармой совладать не удалось.
Какая же участь ожидает меня среди людей? И вообще, почему я? У кого искать ответа, как не у старика Платона, — бегом к нему. Титан древнегреческой мысли в настоящее время истончился до тени, поселился с такой же тенью соплеменника Аристотеля в пещере, где они ведут мало кому слышимые заумные беседы. Мои почти прозрачные уши колышутся, овеваемые воспоминаниями о прохладном ветерке философской зауми. Досадно, в тот раз не было времени насладиться, поэтому перебил со всей возможной учтивостью:
— Платон, э, извините, не знаю, как вас по батюшке, я, понимаете ли, выбран посланником. Вы, я слышал, уже побывали?
— Побывал.
— Не соблаговолите изложить подробности?
— Соблаговолю.
— В смысле, как оно там?
— Хреново.
— А, извините, нельзя ли поконкретней?
— Нельзя.
Тень мыслителя отвернулась, дав понять, что аудиенция окончена, и отступила в темноту пещеры. Вредный старикашка, неприятный. Экая засада, до перемещения, может, всего ничего осталось. «Эврика!» — мысленно воскликнул я, вдохновленный содержательной беседой с древним греком, и понесся к Конфуцию.
Моя последняя надежда, в рубище, с посохом, босая, бесконечно шла по бесконечной пыльной дороге и мерцала — то явится со словами «Конфуций сказал», то растворится.
— Конфуций сказал: знаю, зачем пришел. — Вижу изможденное узкоглазое лицо с жиденькой бороденкой.
— Помоги, мудрейший.
— Не называй меня так. Ибо что есть мудрость? — Слышу лишь при ше петы ван ие.
— Тогда просто помоги. Только побыстрей.
— Конфуций сказал: тише едешь, дальше будешь, все суета сует, всяческая суета. Нет, это, кажется, не мои слова. Сядь, верзила, голову задирать неудобно. Слушай, тупица. Давным-давно, во времена политеизма, когда функции верховного божества выполняли Вишну, Зевс, Один, ты и пара-тройка других реальных пацанов, в воздухе, что называется, витала идея единого Создателя. На это еще знакомый тебе немногословный философ указывал, а он толк знал, недаром получил прозвище Божественный. Постепенно человечество в основной массе приняло идею единого Создателя, в распространении которой трудно переоценить роль еврейского народа, и таким образом вывело себя на новый виток развития.