— Надеюсь, не в мужском туалете. Учишься?
— Мучаюсь. На четвертом курсе. Так ты у себя там унитаз снял и продал?
— До чего же узко мыслит нынешняя молодежь… Какой унитаз? Зачем? Вон у меня целая Володарка — мой сад для прогулок. Тебе хоть раз в жизни довелось побывать на Володарке весной? Я имею в виду — настоящей теплой, зеленой, душистой нашей весной? Вот такой, как сейчас затевается?
— Не помню, весной ли, но забредала туда. Там вроде как после бомбежки.
— Ты что, приезжая?
— Ага. Но я от этого города тащусь.
— Да, моя любимая Володарка стала жертвой перемен. Как и все прекрасное в этом мире, впрочем. Аккурат перед кризисом снесли двухэтажки (но какие!), заровняли площадки. И кранты.
— А я этот район не очень хорошо знаю. На пары мчишься — не до красот архитектуры, а после пар — и вовсе вареная.
— Тверды граниты науки?
— Какие там граниты… Бодяга всякая, от скуки можно помереть.
Серж удивленно поднял брови. В реке его времен помнилась струя, когда ежедневно по дороге на службу, между подъездом и троллейбусной остановкой, прорезал он, как корабль волны, стайки девушек, летевших на первую пару в пединститут. Тогда приятно было думать, что этим вот, со свежими поутру мордашками, куда веселей учиться, чем ему в курсантские годы. Потом жизнь его утратила жесткую военную регулярность, и со студентками Серж сталкивался стохастически, повинуясь законам случайности, а также прихотливому ритму вылазок за ботлом (как оно там у них, у научных-то ученых?) и/или за травкой. Тогда по-разному они воспринимались, беззаботные студенточки, и мысли — вызывали порой просто гадкие, но эту вот деву он уж точно не помнит… Да может ведь и придуриваться, цену себе набивать. Это ж надо — живые, мирные науки обозвать бодягой!
— Вам ведь иностранную литературу читают! Неужели тоже скучно?
— Нет, почему же, зарубежка у нас единственная радость. Только когда сама, к экзамену читаешь. А лекции — такая же серятина.
— Жаль…
— Тебе-то что? У тебя эта тошниловка позади…
— Нет, почему же. Потихоньку продолжаю. Самообразование, знаешь ли.
— Да ты мазохист какой-то.
Нет, не придуривается: действительно студентка. Почему же тогда показалось, что придуривается? Нету нее той щенячьей беззаботности, вот почему! Хотя в наше время — какая там у них беззаботность?
— Ты не только мазохист, но и… Я, конечно, не напрашиваюсь, но хотелось бы посмотреть такую квартиру.
Тревожный звонок звякнул у Сержа под черепушкой, задребезжал и смолк. Чего ему стрематься, кто, к хренам собачьим, может им заинтересоваться настолько, чтобы засылать к нему хорошенькую… нет, скорее просто привлекательную девушку? Нет такой конторы, а вот всяческих крейзанутых в городе достаточно; нашлась, оказывается, и такая разновидность… А главное: человек, посланный серьезной конторой, был бы ознакомлен с содержанием его досье. Однако во взгляде этой девушки не нашел Серж ни инстинктивного страха, ни еще более обидной жалости — а ведь именно с этими чувствами смотрят на людей, побывавших в психушке, счастливцы, избежавшие покамест такой беды. О чем вообще речь? Не из конторы она. От конторы подъехал бы здоровяк, пригласил бы в машину — «поговорить»… Серж пробормотал торопливо: