Мика сползал. по двери с таким невинно-удивленным выражением, будто только что развернул конфету-пустышку, а на линолеуме валялся вытертый до белесости «ТТ» с самодельным, из проволоки навитым глушителем. Мгновенно распознаваемая, ни с чем не сравнимая вонь сгоревшего пороха прорезалась в коктейле запахов холостяцкой берлоги. Роман надежно отключил капитана Савенко и склонился над Микой. Тот не шевелился, а пульс его угас прямо под пальцами.
Роман поднес к глазам свои «Командирские». Всего-то половина второго, но он чувствовал себя словно в том часто повторявшемся кошмаре, когда должен уезжать; вечер неумолимо приближается, а ему не то чтобы собраться еще не удалось, он даже не знает, когда отходит поезд. «Сделаю главное, — принял решение Роман. — А если удастся сюда возвратиться, доделаю как следует. Если не удастся — тогда уж и совсем не нужно будет доделывать-то». Он вытащил из кармана щегольские легкие перчатки, натянул их, перечисляя в памяти, что должен сделать, зажег в комнате верхний свет, вздохнул — и начал копаться в чужих неопрятных вещах. Когда нашел наручники, перенес совсем, как оказалось, легонького Мику на кровать и приковал его к никелированной стойке. Вернулся в прихожую, убедился, что крови на полу не осталось, и перетащил хозяина на кровать. Обшарил у Мики карманы, вытащил полиэтиленовый пакетик (один из уголков был сперва оторван, видать, зубами, потом загнут и зажат бельевой прищепкой), осторожно сделал на прикроватной тумбочке экономную дорожку, и, притиснув лицо мента ладонью, заставил его оставшейся на свободе волосатой ноздрей засосать хотя бы часть ее. Оставшийся «снег» высыпал в недопитый стакан водки, красовавшийся тут же, принудил пациента заглотнуть и, весь перекошенный в приступе гадливости, стянул с него пижамные штаны. Стараясь не спешить, чтобы быстрее управиться, распахнул сталинских еще времен шифоньер…
Он прошел мимо «Паштета», подняв воротник плаща, словно благородный шпион в фильме Хичкока. Скользящий, но всевидящий взгляд запустив, убедился, что подруга в «жучке», и, не торопясь, прогулочным шагом… Тонька врубила зажигание.
— Любимый, да на тебе лица нет!
— Мы с тобой опять наедине, прелестница. Иуда исправил свой проступок, но не уберегся, — выдал Роман отвратительно беспечным тоном, бросая на заднее сиденье пузатый полиэтиленовый пакет и полицейскую фуражку. — «Что, крыса? Увы, мертва!»
— Ты хочешь сказать, что этот смазливый юнец… Что его?.. — выдохнула Тонька. Ее затрясло, и, чтобы скрыть от бандита свой страх, она решила перейти в наступление: — Ты чего, ограбил квартиру?