Я посмотрела на черно-серый наряд фрейлины и покачала головой.
– Мы теперь все так одеваемся, – пожаловалась Маура. – Старуха велела спрятать в сундуки все шелка и бархат, все маски и кружева. Артуро у нее под каблуком, ни слова возражения пискнуть не смеет. Официально Аквадората придерживается благодарственного поста в честь избавления города от чумы.
– Вся Аквадората?
– Ах нет, так далеко власть старухи не распространяется. За стенами дворца продолжается обычная жизнь, но мы должны молиться от рассвета до заката, смех и улыбки под запретом. Ну ничего, сегодня этот нелепый пост закончится.
И дона да Риальто принялась мечтать, какое миленькое платьице будет на ней уже нынче вечером. Потом ее мысли перескочили на школу, и она в красках поведала мне, как Голубка Паола кичится, являясь в «Нобиле-колледже-рагацце» в моей гондоле, как принимает поклонение городской публики, притворяясь мною.
– Она настроила против тебя всех учениц, распуская сплетни об интрижках догарессы. – Маура вздохнула. – Будь со мною Карла, вдвоем мы могли бы противостоять лживым обвинениям.
– От Маламоко нет вестей?
– Нет, – грустно ответила подруга.
– Это хорошо, – решила я. – Значит, Карла в порядке.
– Надеюсь. Ну что ж, моя догаресса, давай отправимся поприветствовать дожа?
– Без меня, Панеттоне.
– Что?
– Ступай, милая. Я останусь здесь и не сдвинусь с места, пока тишайший Муэрто лично не принесет мне извинений за арест.
– Филомена, – примирительно начала Маура, – тебя заперли для твоей же безопасности. Его серенити встревожили покушения, и он…
– Ступай.
– Разве у него не было повода проявить строгость?
– Разве у него нет рта, чтоб сообщить мне о своей тревоге? Нет, Маура, поведение тишайшего можно объяснить, но не оправдать.
– Любящая женщина должна прощать ошибки супруга.
– Расскажи об этом любящей женщине лично, здесь таких нет.
Золотистые бровки доны да Риальто приподнялись:
– Ты не влюблена в Чезаре?
Я хмыкнула.
– Не значит ли это, что у моего беспутного братца появился шанс отвоевать твое мятежное сердце? – проворковала Маура.
Я поморщилась.
– Нет? – Оживившаяся было Панеттоне погрустнела. – Хорошо. Я передам его серенити твое пожелание.
Она удалилась. Я заперла за ней дверь, задвинула внутренний засов и стала ждать.
Через четверть часа ко мне постучали. Горничная Инес предлагала мне переодеться в бальный наряд. Ответа она не удостоилась, как и горничная Констанс, принесшая вино и закуски, как и синьор Копальди, интересующийся, все ли со мной в порядке.
Звук передвигаемого мною комода ушей секретаря, наверное, достиг. Я баррикадировала вход на случай, если он велит стражникам выламывать двери.