* * *
Согласно воспоминаниям одной из дочерей Софи, пристрастие к сладостям однажды обернулось для неё забавной, но заставившей поволноваться историей. На одном из балов кавалер обратил внимание на юную девушку, постоянно крутившуюся вокруг столика со сладостями. Она явно была поглощена сложным выбором. Чем же всё-таки полакомиться: замороженными фруктами или горячим шоколадом? Эклером или бисквитом? Молодой человек, не теряя времени зря, подходит к ней и неожиданно приглашает на танец. Девушка моментально краснеет и, к большому разочарованию кавалера, вместо ответа мычит что-то неразборчивое. Но приглашения не отвергает.
«Она плохо говорит! Вот досада! Симпатичная, но, видимо, ущербная с детства», – расстроенно думает он. Однако деваться некуда: предложение на танец уже сделано, и забрать его обратно было бы слишком грубо. В результате весь танец проходит в гробовом молчании. И только когда музыка стихла, Софья отчётливо и с явным облегчением произнесла:
– Наконец-то я её проглотила!
– Что же вы проглотили? – недоумевал кавалер.
– Замороженную дольку апельсина! Я никак не могла прожевать её.
* * *
Была ли она красива? Видевшие её люди скорее сходились во мнении, что Софи миловидна и производит лучшее впечатление, чем её старшая сестра Наталья. Однако пальму первенства отдавали младшей, Елизавете, которая была признана одной из главных красавиц Петербурга. Тем не менее никакие советы, отзывы и мнения не помешали графу Эжену де Сегюру, известному парижскому красавцу и сердцееду, влюбиться в Софью Ростопчину.
Их свадьба состоялась в 1819 г.; это был брак если и не по большой любви, то в любом случае по искренней взаимной симпатии, что в те времена случалось нечасто. Однако любовь любовью, но было и ещё одно (не всегда очевидное для современного человека) обстоятельство, которое способствовало этому браку. Общая религия.
Фёдор Васильевич Ростопчин, можно сказать, главный ревнитель национальных устоев в России, умудрился просмотреть раскол в своей собственной семье. Ещё в Петербурге, в 1806 г., жена Ростопчина Екатерина Петровна вместе со своими сёстрами тайно принимает католичество. Новое вероисповедание быстро становится для неё центром вселенной, которому подчинено всё: окружающая обстановка, мысли, устремления и желания. Обнажённые статуи в античном стиле, украшавшие усадьбу её мужа, целомудренно прикрываются плотными тканями.
Дальше больше: от фанатичной матушки достаётся не только мраморным статуям, но и детям, к которым Екатерина Петровна, исходя из своих религиозно-педагогических соображений, относится подчёркнуто сдержанно, если не сказать – сухо. Все – и сыновья и дочери – вне зависимости от погоды и сезона спят на жёстких матрасах и укрываются лишь одним тонким одеялом. Чтобы хоть немного согреться, дети идут на всевозможные хитрости, в частности, прячут от маменьки газету, чтобы потом укрываться ею поверх холодного одеяла. Кроме того, мать неоднократно пытается склонить их к смене религии. Правда, из пятерых детей уговорам поддались только две дочери: Софья и рано умершая Лиза, принявшая новую веру незадолго до смерти. Чтобы понять, насколько важной для Екатерины Петровны становится принадлежность к «правильной» христианской конфессии, достаточно прочитать одну строчку из её письма к своей сестре: