Тогда я не понимала, но теперь знаю, что моя раздражительность, нетерпение, фрустрации и крики вовсе не были основной проблемой. Нет, конечно, были, но точнее следовало бы назвать их проблематичными симптомами. Так мой мозг и тело реагировали на постоянные триггеры. Теперь, хорошенько поразмыслив над этим, я могу назвать четыре главных триггера.
Собственно рождение ребенка. Через несколько часов после рождения дочери я позвонила своему деду и сообщила хорошую новость. «Что ж, — мрачно проговорил он, — это кризис, но ты справишься». Тогда я еще не понимала, что значат его слова, поэтому списала все на ворчание вечно недовольного старика. Теперь я знаю, что он один сказал мне правду. Ежедневная рутина ухода за младенцами и тоддлерами — самый настоящий кризис, и для большинства людей, включая вашу покорную слугу, он связан с радикальными изменениями в жизни. Детям все время что-то надо, они непредсказуемы и неудобны, а я не была готова ни к первому, ни ко второму, ни к третьему.
Рождение ребенка перевернуло всю мою жизнь, повлияло и на научную карьеру, и на профессиональные планы, и на отношения. Я не рассчитывала, что материнство будет волшебной сказкой, но и не предполагала, что моя жизнь настолько радикально изменится. Я словно вернулась в колледж, на первый курс: никого не знаешь и пытаешься завести новых друзей, не понимаешь, что надо от жизни, и в какую сторону ни посмотри — рядом кого-то тошнит. Вот только теперь роль взрослой должна была играть я, а не кто-то другой.
Дополнительным осложняющим фактором стало то, что я сама росла в неблагополучной семье; я прошла через все: неоднократные разводы обоих родителей, их наркотическую зависимость, психические заболевания, постоянные вопли; меня надолго забирали у матери и отца. И хотя теперь родителем была я, сам факт наличия в моей жизни детско-родительских отношений превратился в триггер, запустивший множественные реакции, причем большинство этих связей я даже не отслеживала. Я знала, что со мной что-то происходит, но не догадывалась почему.
Тревожность. В конце октября 2008 года я вернулась домой из роддома со здоровым ребенком и сильнейшей послеродовой тревожностью; впрочем, об этом я даже не догадывалась (я имею в виду тревожность, а не ребенка). Я жила в постоянном страхе, вплоть до того, что начала спускаться по лестнице, съезжая на попе, так как боялась споткнуться и упасть с ребенком на руках.
Особенно хорошо мне запомнился один случай, когда дочери было около шести месяцев. Вечером, перед тем как лечь спать, я, как обычно, зашла к ней в комнату проверить, дышит ли она. Как и во все другие дни, ее маленькая грудь поднималась и опускалась в медленном размеренном ритме. Я на цыпочках вышла, закрыла дверь и легла спать. Почти тут же в моей голове нарисовался сценарий, как моя дочь перестает дышать и мне приходится вызывать 911. Врачи скорой помощи вбегают в дом, но запинаются за обувь и зимние куртки, сваленные на лестнице в крошечной прихожей. Они не успевают помочь ребенку вовремя, а все потому, что я не убрала одежду.