Про умрет не было и речи…
Опустошаю очередную рюмку и хватаюсь за голову.
Все, все с самого начала показалось мне странным. Ну, как может не быть свободных групп в управлении? Это нереально. И эти проклятые «12 Ангелов смерти»… Отборный отряд, натасканные на хладнокровные убийства с помощью тактики Винсента. Я уже давно предвидел их неминуемое столкновение. Сразу почувствовал, что дело здесь нечистое. Дьявол!
Но как же красиво Винсент их укатал. Да, он всегда был лучшим! А теперь он мертв. Никогда бы не подумал, что он уйдет первым из нас. Хотя… Все верно. Лучшие уходят первыми. Одно радует, по моей философии, я буду жить долго…
Ха!
Что-то смеяться не хочется.
Дьявол… Я не прикрыл друга, и он пропустил пули. Теперь он мертв.
— Прости, брат. Но, не сваливай все на меня!
Я щелкаю по фотографии пальцем, отвешивая изображению Винсента щелбан.
— Ты сам начал пальбу, да и Валентина зачем-то тебе понадобилась… Ну, да… Бунт. Вечный бунт. Решил показать Ясмину, что ты свободен. Как умно…
В этом весь Феникс. Он всегда был таким. Первым лез в любую заваруху, первым нарывался на неприятности, никогда не делал скидку на силу противника или рациональность действий. Одним словом, идиот.
Но такой крутой!
Я смотрю на его фото. Глупое выражение лица. Рядом стоит Ясмин и пялится на Винсента своими волчьими холодными глазами. Я тогда долго ругался, что он отвернулся от камеры… А этот белобрысый козел специально так поступил.
Фото. Как давно это было!
Вспоминаю… Жаркое лето, палящее солнце, засуха. Ха! Нам тогда крупно повезло. Накрыли грузовик с журналистами и штабными крысами правительства. У одного очкарика был фотоаппарат с тремя свободными кадрами. Винсент предложил сфотографироваться на память…
Три фотографии… у меня, у Винсента, у Ясмина…
М-да. Наливаю еще спирта.
Винсент…
Я только сейчас понимаю, что ты должен был умереть еще в первый день мирного времени. Мир не для тебя — ты был воплощением революции. Без войны и бунта ты не мог жить. Неудивительно, что твое тело перестало развиваться… Революция свершилась, ознаменовывая конец эпохи, тогда тебе было 20 лет. А когда через пять лет ты погиб, тебе едва ли могли дать 23. Я был старше всего на год, а выглядел стариком рядом с тобой…
Винс. Ты козел.
Ты так меня подставил, если бы ты знал. Я теперь чувствую себя виноватым, хотя никаких причин для этого нет.
Вот, по такому случаю даже закусывать не буду.
Опрокидываю стопку. Морщусь.
Винсент, блин. Я помню, как мы с ним впервые познакомились. Друзья детства… Не каждый день теряешь их.
— У вас новичок, — звучит в моей голове блеклый голос воспитательницы детдома. Я поднимаю глаза и вижу мальчика лет восьми. Он выглядит веселым и лукавым, только его синие глаза пронизаны печалью.