Забавно.
— Не была, — признаюсь я, — Но, если тебе интересно знать, то лучшим правителем был бы… — я задумываюсь, сложно, — Опиум… хотя нет, он буйный и его часто перемыкает. Тогда Цербер… Стоп, тоже нет. Если его не ограничивать, он может устроить всемирный коллапс. Император — никакущий, Игла — придурок. Да, что-то не густо.
— А Ясмин?
Ясмин… Я невольно касаюсь своих истерзанных губ.
Мой убийца… Мой единоличный властелин… Мой палач, снисходительно карающий меня своей нежностью.
— Не знаю, — растерянно отвечаю я.
Валентина подхватывает тени моих раненных сомнений и не расспрашивает, помогая мне:
— Ты прав, он слишком холоден, чтобы чувствовать биения сердца страны.
— Да, конечно.
Прикасаюсь к абсенту, делая жадный глоток. Теперь терпкость трав, проникая в ранки на губах, течет во мне вместо крови, наполняя слабостью все тело.
— Ты всегда так много пьешь? — интересуется Валентина.
Мой взгляд падает на бутылку… Она на половину полна или пуста?
— Я? — машинальный вопрос, — Нет, я не помню…
— Ты точно хорошо себя чувствуешь?
Переживает.
Верно.
Переживай! Если со мной что-то случится, ты останешься без защиты. Я твоя последняя надежда. А ты моя… Надежда почувствовать себя снова живым, сражающимся за убитую мечту. Хотя бы на миг… на один маленький, но яркий всполох…
— Все хорошо, Валентина, — я усмехаюсь, — Просто супер. Иногда Феникс сгорает. Со мной как раз тот самый случай…
Валентина долго не отвечает, наблюдая за игрой лепестков огня в камине.
Я на секунду отключаюсь. Абсент уносит меня в вихревые потоки измененного сознания. Мне уже не больно и не страшно, мне уже не пусто. Есть только музыка моих убитых иллюзий.
Наверное, на моем лице сейчас отпечатаны черные крылья отчаяния.
— Кто с тобой такое сотворил? — тихо спросила Валентина. Ее голос дребезжит сочувствием.
Сотворил?
Сочувствие… На черта мне ее сочувствие?!
Сотворил… Мое тело отзывается волной душного томления по прикосновениям Ясмина. Хочется прошептать его имя… Мне становится жарко и пропадает воздух, я ловлю кислород, непроизвольно дергая за рубашку. Податливые пуговицы расстегиваются, обнажая мою истерзанную шею.
Валентина вздрагивает.
Мне все равно. Пусть видит распятого Феникса во всей красе. Пускай смотрит на ожоги от нежной ненависти Ясмина…
Тебе нравится, Валентина?
Тебя пугает их острота?! Меня, признаться, тоже. Кто со мной такое сотворил… Хороший вопрос. Думай, девочка, думай… Наверное, ты решишь, что я хожу в квартал Роз к какой-нибудь Мадам Богомол, пускай… Все лучше, чем правда.
— Он ведь с тобой не слишком осторожен? — Валентина чуть смущена, но все равно давит своим вопросом.