Простенькое это решение опубликовано было в декабре 1982 года в „Комсомольской правде”. Но тем, кто прочитал эту главу, памятно, что в журнале „Новый Мир” на несколько лет раньше другой автор утверждал прямо противоположное: девушки стремятся в город, потому что им не за кого выходить замуж — все женихи там [71].
Увы, на сегодня ничто не показывает, что бежавшие в города крестьяне готовы вернуться в свои заколоченные деревенские избы. Даже советские журналисты не могут скрыть, что сложившаяся демографическая ситуация безнадежна. Корреспондент, Литературной газеты” навестил недавно колхоз на Валдае в Центральной России. „Холмы, озера, живописная природа, крепкие деревни, — пишет он. — Вроде все в деревне нормально. Но загляните в избу — старики да городские внуки, „подкинутые” на лето. Не то собес, не то детсад”[72]. Корреспондент Александр Никитин рекомендует: „Пора горожан, выходцев из села, звать обратно домой”. Ни сам он, ни его читатели, естественно, в этот план не верят. Кто это из бывших мужиков станет менять асфальтовые улицы городов на непролазную грязь сельских проселков? Кому охота менять городские кинотеатры, магазины, кафе на скверные деревенские лавчонки, на развалюху-избу (клуб!), где под гармошку толкутся весь вечер шерочка с машерочкой. Нет, вчерашние крестьяне в деревню не вернутся. Это ясно. А что касается спирто-водочной политики партии и правительства СССР, то она была недавно еще раз подкреплена новым распоряжением. Юрий Андропов, едва заняв высший партийный пост, распорядился, чтобы „для борьбы со спекуляцией” в каждом населенном пункте и в каждом районе большого города один магазин торговал водкой после того, как другие магазины закрываются. Водка будет теперь продаваться в Советском Союзе не только с 11 утра до 7 вечера, но и с 7 вечера до 12 ночи. О том, как именно водочные океаны размывают острова любви, мы теперь уже знаем…
ГЛАВА 8. ДЕТИ — НАШЕ БУДУЩЕЕ
Я не люблю свое детство. Если бы меня спросили сегодня, какие чувства тогда были для меня главными, я ответил бы, что и в 7, и в 12, и в 14 лет ощущал себя маленьким преступником. Страх и отъединенность от взрослых сопровождали каждый мой шаг. По мнению моих вполне интеллигентных по советским стандартам родителей, я всегда и везде делал не то, что нужно. Я не так учился, не так играл, не так вел себя при посторонних. Меня постоянно наказывали и, после этих подчас очень жестоких наказаний, мне хотелось все делать еще более не так. Наша семья мало чем отличалась от тысяч и миллионов советских городских семей. Ребенок в России всегда объект недовольства, раздражения, ему постоянно грозит выговор, окрик, а то и подзатыльник. Его обвиняют в том, что он не хочет помочь родителям в доме, что он болтается по улицам вместо того, чтобы делать уроки, что он слишком быстро рвет одежду и обувь. Его подозревают в самых серьезных преступлениях. Девочке, которая задержалась с мальчиком у ворот, бросают в лицо обвинения в разврате; мальчика, удержавшего гривенник из магазинной сдачи, укоряют в наклонностях к воровству. Все это папы и мамы выкрикивают обычно громкими голосами, так что слышат соседи и посторонние люди, идущие по улице.