Торговля любовью — дело сложное. Профессия эта и сама по себе требует постоянной находчивости и творческих усилий, а в СССР особенно. У проститутки нет союзников. И клиент, и власть, и подружки-коллеги находятся по другую сторону баррикады. Конечно, какая-нибудь опустившаяся „вокзальная” может весь свой век выползать на привокзальную площадь в надежде, что в потоке пассажиров найдется кто-то, кто располагает свободной трехрублевой купюрой и получасом свободного времени. Но молодые девушки чаще всего не желают ограничиваться столь жалкой оплатой. Они спешат реализовать свою свежесть и молодость, обратить свое тело, данное им безвозмездно, в источник серьезных доходов. Они проявляют при этом недюжинную активность и находчивость. Одни штурмуют приезжих в гостиницах, другие пристраиваются обслуживать спортивные команды, третьи собираются группами, чтобы организовать некое предприятие, которое в милицейских документах именуется „притоном разврата”, а в народе просто зовется бардаком.
Недавно я спросил молодого эмигранта из Советского Союза, что он знает о бардаках в его городе. „Если бы знал — не уехал бы!” — последовал полушутливый, но при этом вполне категорический ответ. И действительно, постороннему очень трудно обнаружить в СССР адрес „дома свиданий”. Хозяйка делает все возможное, чтобы скрыть свое предприятие от соседей и милиции (что по сути одно и то же). С великими предосторожностями клиенты передают телефон и адрес потенциальным клиентам, ибо закон весьма немилостив к содержателям такого рода заведений. Да и посетителей могут ожидать большие неприятности по служебной и партийной линии. В условиях великолепно развитого сыска и всеобщего и обязательного доносительства большинство бардаков в СССР очень быстро „сгорает”. Однако на их месте возникают новые и новые „дома свиданий”, ибо в этой области постоянно существует как спрос, так и предложение.
Процессы над содержателями притонов в газетах не освещаются, публику на такого рода суды не допускают, так что общество очень мало знает об этой стороне советской жизни. Но через адвокатов кое-какие подробности тем не менее выходят наружу[96]. В 60-х годах 5–6 таких процессов проходило в Харькове. Женщина, содержавшая притон в Кузнечном переулке, по телефону сзывала „сотрудниц” к себе в квартиру всякий раз, когда в город приезжали грузины, торгующие на базаре свежими фруктами. По делу, кроме хозяйки, проходили две сестры, секретарши большого харьковского учреждения, существа крайне юные, неразвитые и наивные. На следствии одна из них, трагически воздевая руки, кричала: „Меня-то за что? Я-то в чем виновата? Двое (клиентов), жарили” (to fuck) весь вечер и в рот и сзади, а потом никто даже не пошел провожать…”