Описание адюльтера становится почти обязательной деталью деревенской литературы 20-х годов. Но ни одна из таких сцен не обходится без классовой подкладки. Это тоже обязательное условие эпохи. Если верить художникам пера, в эти годы по сексуальной раскрепощенности советская деревня уже догоняла город. Но, может быть, писатели вводили читателей в заблуждение, выдавая собственную половую перевозбужденность за чувства всего простого народа?
…Летом 1926 года московский литературный журнал „Новый Мир” направил своего корреспондента А. Яковлева в Самарскую губернию, примерно туда, где когда-то находилось имение Льва Толстого. Тема статьи, которую привез из Приволжских деревень советский журналист, звучала злободневно: „Бабья доля”. Доля крестьянки, перенесшей Первую мировую и Гражданскую войны, а затем печально знаменитый поволжский голод — не сладка. В результате военных и революционных потрясений женщин в стране оказалось на 4 миллиона больше, чем мужчин. В одном из тех сел, которые навестил Яковлев, их больше на 296 душ. Эти три сотни женских душ — юные и не очень — хотят счастья, хотят любви. А какое у бабы может быть счастье без мужика? Конечно, есть вдовы, которые смирились со своей судьбой. Они мирно растят детей, ведут немудреное хозяйство. Только икона в углу знает о затаенных думах этих страдалиц. Но таких женщин в селе — раз, два и обчелся. Остальные, по словам журналиста, „бунтуют”. Нет, не против советской власти, а против основ нравственности и морали. Конечно, книжек Александры Коллонтай самарские девки не читали, но идеи носятся в воздухе. „Можно и без „собственного” мужчины обойтись; ревность — вздор; свободная любовь даже слаще…” Девкам и бабам известно теперь, что Бога нет, а следовательно нет смысла и в наставлениях священника и родителей. Свободная любовь — это вполне законно в новом свободном государстве рабочих и крестьян.
Итак, женщины „бунтуют”. В селе Т. эти бунтарки ввели „посиделки с прижимками”. Председатель сельского совета рассказывает журналисту: „Трудно узнать девушек. Откровенно зовут парней: „Приходите, у нас прижимки будут”. Допоздна поют и пляшут, потом вдруг кто-нибудь погасит огонь и поднимается дикая возня, поцелуи, объятья. Иногда случается и нечто более серьезное”. Представитель власти не позволяет себе выпадов против политики партии. Деревенский дипломат предпочитает переносить свой гнев на местных девушек. Кто их там знает в Москве, может быть, теперь так и над о…
Корреспондент осведомляется о последствиях „прижимок”. „Как же, бывают, — откликается председатель сельского совета. — Время от времени и дела об алиментах возникают и дела об убийствах новорожденных. Ужасно это легкое, совсем новое (разрядка моя. — М. П.) отношение к женщине у молодежи и у некоторых молодых мужиков. Что с ними (с женщинами) церемониться, когда их так много?” Корреспондент журнала „Новый мир” пытается объяснить читателям: развал нравственности в селе зависит только от объективных обстоятельств — женщин стало больше, чем мужчин. Обычная послевоенная ситуация. Но его собеседник крестьянин все время напоминает ему, что новые законы, новые нравы, принесенные революцией, играют в разложении деревни немалую роль. В деревне процветает нецерковный незарегистрированный брак, который местные жители называют не иначе, как „кукушкин брак”.