— Не знаю, сестрички, что мне делать с этим проклятым почтальоном, — говорит Зизи, хрупкая высокая девушка.
— Не брани, он мой родственник по матери, — замечает Айша. Ее живые, полные задора глаза засверкали. Она еще не сформировалась, не было в ней еще той привлекательной зрелости, что в Асият.
— Все равно, будь он проклят, из-за него от отца мне досталось, даже плеть схватил… — все сердится Зизи. Говорит она, странно складывая свои маленькие губы.
— А что случилось?
— Этот твой родственник чересчур любопытный, зачем, спрашивается, ему читать мои письма? Это незаконно, — возмущается Зизи как-то по-детски, смешно грозя пальцем у самого рта. — Это не честно и бессовестно. Не хватает, что сам прочитал, так еще и отцу моему передал…
— Любовное? — вдруг встревает в разговор Асият, глядя в сторону водопада. Она улыбается ярко и светло, и вообще, во всем она выгодно отличается от подруг. Она стройна, удивительны ее с лукавинкой миндалевидные глаза, в зрачках которых светится солнце величиной с кончик иглы…
— Какое же еще…
— Ой, что же он тебе писал, Зизи? — захлопала в ладоши Айша.
— Отец порвал письмо. А я так ждала этого письма, так ждала, с волнением, с нетерпением…
— Потому что ты первая ему писала, да?
— Да.
— Ой, какая ты смелая, Зизи. Ты хоть раз целовалась с ним?
— Ты что? — испуганно оглядывается Зизи. Она зарделась от слова «целовалась». — Как тебе не стыдно.
— Это по-нашему если сказать, стыдно, а Айша тебя русским языком спрашивает, — говорит Асият. А какая у этой девушки горделивая осанка, на губах легкая улыбка. И точка-родинка на щеке, как зерно чечевицы.
— Все равно стыдно.
— Не понимаю, что тут стыдного, если целовались, скажи?
— Да, один раз, перед тем, как уехал на службу.
— Ой, какая ты счастливая, — у Айши звонкий голос и ровный жемчужный ряд зубов.
— Нашла счастливую, — я в догадках теряюсь, мучаюсь, думая, что же мне написал мой Сунгур, а твой этот родственник…
— Брани, брани его, сестричка, он не имел права, он скверный, он вредный… Я его матери скажу, что он гнусный, не стесняйся меня, сестричка, побрани его, — затараторила Айша, когда поняла неприглядность поступка родственника.
— Да чтоб он лопнул… да чтоб ослеп!..
— «Да чтоб ослеп» — это жестоко, сестричка, пусть лопнет, пусть отсохнет рука его, что коснулась письма…
— Ой, девушки, давайте искупаемся, — восклицает вдруг Асият, более смелая и своевольная среди подруг. Своенравность ее давно замечена в школе.
«Вот этого еще не хватало» — подумал я с досадой и жду, чтоб они поскорее отсюда удалились. Откуда им, этим озорницам, знать, что мне неудобно сидеть на корточках, неловко.