Улыбчивый круглолицый командир первого взвода лейтенант Карпенко, который вчера первый приветствовал лейтенанта Иванова на перекрестке дорог, сидел в тени со своими красноармейцами почти напротив бронеавтомобиля Дементьева. На выстрелы он отреагировал быстро и не только, как отдельный кадровый военнослужащий, но и, как командир. Правда, несколько спасительных секунд ему и его бойцам, подарил, сам того не ведая, Дементьев, обезвредив из нагана троих ближайших к ним всадников.
Отдыхающие с Карпенко стрелки успели быстро разобрать свои составленные в козлы трехлинейки, выдавить в магазины из обойм патроны и даже примкнуть четырехгранные штыки. Лейтенант построил полтора десятка своих совершенно необстрелянных бойцов маленьким полуовалом, открытым в сторону деревьев, а сам с взведенным револьвером в опущенной руке расположился в середке.
Стрелять приказал залпами: так противнику страшнее.
– Заряжай. Целься. Пли! – скомандовал он – слитный залп разогнал в стороны ближайших поляков. – Заряжай. Целься. Пли!
Красноармейцы послушно и слаженно заряжали, звонко клацая затворами; в спешке не очень удачно целились, напрочь забывая задерживать дыхание; редко попадали. Но сам вид ощетинившегося длинными узкими штыками организованно стоящего подразделения, бьющего по команде залпами, слегка охлаждал пыл поляков, заставляя придерживать каурых коней.
Внезапно у стоящего головным легкого броневичка развернулась башня, и близкая пулеметная очередь полоснула горячим свинцом по красноармейскому строю. Несколько бойцов упали простреленные и сбитые пулями наземь, остальные заволновались, панически озираясь в сторону леса и приседая. Лейтенант Карпенко скомандовал отступить за спасительные деревья, но не разбегаться, а продолжать отстреливаться от всадников.
Из пулеметной башни БА-10 стрелял забравшийся туда польский улан. Он лично подстрелил русского командира, дежурившего в открытом башенном люке головного броневичка и вместе с товарищем, убившим водителя, подскакал к обезлюдившей машине. Бросив товарищу поводья своей лошади, улан спрыгнул с седла; бесцеремонно выкинул из кабины, схватив за грудки, мертвого водителя; забрался вовнутрь; за ноги стащил из башни вниз убитого им же командира и, подтащив к двери, как куль с тряпьем, тоже выбросил на дорогу.
Злорадно улыбаясь, сел на его еще теплое и липкое от крови сиденье под башенкой; быстро разобрался с предохранителем пулемета; отвел рукоятку затвора назад до задержки на шептале и, упираясь спиной в специальный упор, развернул башню направо. Позади в нескольких десятках метрах успешно оборонялись от польской конницы, ощетинившись длинными штыками и залповым огнем, десятка полтора красноармейцев, уперто не желающих, как это им полагалось по плану пана ротмистра, бросить оружие и разбежаться, погибая под копытами и саблями кавалерии.