Одна из самоходок задрала вверх толстый длинный ствол, доставшийся ей в наследство от пушки-гаубицы МЛ-20, и солидно ухнула по польскому селу. Уже третий ее 43,5-кг осколочно-фугасный снаряд обрушил верхнюю треть колокольни вместе с позолоченным крестом и фашистскими корректировщиками. После этого вся батарея самоходок, скорее для острастки, чем в надежде поразить достойную ее калибра цель, выпустила по селу по полдесятка на орудие, как говорили в прошлую, Империалистическую, войну, «чемоданов».
Еще до того, как последний шестидюймовый снаряд разорвался в деревне, из леса выбежали оставившие кузова автомобилей автоматчики и тесно обсели отделениями предназначенные им танки. Продолжающая, хотя и реже, стрелять с дороги танковая рота тронулась с места и уверенно поползла в село. Вторая рота, построившись в колонну, рванула по зеленому лугу вправо, а третья – влево.
Пытавшиеся огрызаться ожившие немецкие короткоствольные пушки на околице быстро подавили; замолчали пулеметные точки; пригибаясь, выскакивали из окопов уцелевшие под артобстрелом солдаты и бежали спасаться в село. Две германские тяжелые пушки и 81-мм минометы перенесли огонь вслед за танками, похоже, на какой-то из крыш затаился еще, как минимум, один корректировщик с телефоном. Подойдя ближе, танки притормаживали, автоматчики соскакивали с брони и бежали следом за своими машинами. Первые тридцатьчетверки, проехавшись по позициям на околице, обрушивая окопы и вминая в грунт брошенные легкие пушки, вломились с нескольких направлений в деревню.
Тяжелые бронированные махины лязгая траками и яростно ревя моторами, перли, как дикие кабаны через лесные заросли, по польским деревенским подворьям и улочкам, не разбирая, где забор, где сад, где хозяйственная постройка, где стог сена, а где гитлеровская автомашина, армейский фургон или полевая кухня. Крушили все. Жилые дома поначалу старались не трогать (перед наступлением личный состав предупредили, что земля у границы польская и поляков мы идем освобождать, а не захватывать), но если из окон или чердаков раздавались выстрелы, особенно пулеметные очереди, – громили и их: снаряд в окно или просто в стену быстро и четко ликвидировал возникшую опасность. Бегущая следом пехота тоже не зевала, строча на любой чих из автоматов и ручных пулеметов и щедро забрасывая ручные гранаты в негостеприимно встречающие пулями окна и двери домов и сараев.
Танк сержанта Никитина, в далеком 39-ом во время Миролюбивого похода служившего пулеметчиком БА-10 во взводе лейтенанта Иванова и после тяжелого ранения в голову, провалявшегося в госпитале полгода, а потом, после переподготовки, ставшего командиром танкового экипажа, в составе второй роты ворвался в село с правого фланга. Никитин вовсю вертел панорамным перископом, пытаясь получше рассмотреть окружающую обстановку из прущего буквально напролом танка. Его механик-водитель, имеющий довольно ограниченный обзор через свой направленный строго вперед смотровой прибор, подчиняясь командам сержанта, посылал многотонную, но послушную машину, то в одну сторону, то в другую, уничтожая гусеницами и наклонной лобовой броней вместе с фашистами и их армейским имуществом и ни в чем не повинную польскую живность, зеленые насаждения и хлипкие против 30-тонного танка гражданские постройки. Наводчик, оставив на время пушку, лупил из подпрыгивающей на препятствиях машины очередями спаренного пулемета в основном просто в белый свет как в копеечку.