В голове шумело, глаза застилала кровавая пелена. Крики женщин сливались с рычанием зверя. Кажется, Петр Григорьевич кричал что-то, в комнату вбегали слуги, но Григорий уже не слышал этого, зверь рвался вперед, одержимый лишь одним желанием убивать. Рычание, вскрик, хруст костей. Зверь с рыком сжимает челюсти еще сильнее…
– Гриша, это твой отец! – возглас Софьи прорвался в затуманенный разум.
Белов вдруг ощутил во рту вкус крови и медленно разжал челюсти, выпуская руку отца, прокушенную насквозь. Петр Григорьевич стоял и в ужасе смотрел на огромного, злобно скалящегося волка, чья шерсть отливала рыжиной.
– Гришка, не балуй… – прошептал он бескровными губами и закатил глаза. Лакей едва успел подхватить падающее тело.
Чувствуя угрызения совести, Григорий взглянул на побледневшую Софью, та вскочила и бросилась к отцу.
– Будь проклята эта ведьма! – вдруг произнесла Евдокия Андреевна, ни к кому не обращаясь. – Будь проклята!
Мать говорила, точно выплевывала слова, с омерзением смотря на волка, когда-то бывшего её сыном. Тот не торопился преображаться или же каяться в содеянном. Только виновато дернул хвостом.
Лакеи уложили Петра Григорьевича на диван, и один из них поспешил за теплой водой и бинтами. Софья взяла ножницы для рукоделия и начала разрезать рукав камзола, чтобы осмотреть раны на руке. Кровь все еще сочилась, пропитывая ткань рубашки, и Григорий поморщился.
– Ей теперь грехи всю жизнь замаливать! – хмыкнула Лукерья, которой надоело лежать без внимания. Она выпрямилась и расправила кружева на платье. – Так блуднице и надо!
Рык вырвался сам, младшая сестра взвизгнула, вжимаясь в спинку кресла.
– Гриша! Хватит! – строго прикрикнула на брата Софья. – И так вон зверем дел натворил!
Тот фыркнул, но послушался, вновь преображаясь в человека. Бросив быстрый взгляд на отца и убедившись, что раны не опасны, а сознание Петр Григорьевич потерял скорее от нервного потрясения, Белов подошел к Лукерье.
– Выкладывай все, – потребовал гвардеец.
– Вот еще! – усмехнулась та, явно наслаждаясь тем, что оказалась в центре внимания.
– Лучше по-хорошему скажи! – потребовал Белов, нависая над сестрой.
– А по-плохому что будет? – вспыхнула Лукерья.
– То, милая сестрица, что иначе и тебя и отца будет допрашивать граф Шувалов и не здесь, а в крепости Апостольной! – огрызнулся Григорий, демонстрируя перстень, отданный ему начальником Тайной канцелярии. Перекрещенные перо и шпага на печатке говорили сами за себя.
– Шувалов? – при имени начальника тайной канцелярии Лукерья испугано заозиралась. – А он при чем?