Кафель не отвечает. Отец поворачивается к людям.
– Мы ведь ей благодарны, верно? Мы благодарны за все те прекрасные вещи, что делает для нас госпожа бургомистр, – он повышает голос, а когда делает это, его лицо снова чуть кривится, я вижу, как бы ему хотелось снова схватиться за грудь, но вместо этого он сильнее прижимает к себе Йоасю, которая пытается спрятаться в его кожаную куртку. – Мы благодарны за то, как госпожа бургомистр отдала все предприятия, землю, замок в руки гангстеров. Мы благодарны ей, верно?
Кто-то свистит, кто-то хлопает, в пятиэтажке за спинами загорается свет в окнах.
– Мы благодарны за то, что все происходящее в Зыборке проходит у нас над головами, – отец тычет пальцем вверх. Легонько подталкивает Йоасю в сторону Агаты, которая стоит у лестницы. Я делаю шаг назад. Юстина продолжает снимать на телефон. Становится все теплее. Боль в животе сменилась изжогой в пищеводе, сухостью во рту и быстрым пульсом, словно бы я закинулся плохим амфетамином.
– Мы благодарны госпоже бургомистру за то, что люди, бедные люди из-под Зыборка, люди, которые
слабы, которых нужно опекать, что люди эти будут вывезены из своих домов в жестяные банки, в мусорные корзины, а может, и еще куда подальше, может, их просто вывезут на газ, на утилизацию, ведь кто знает, что сделает госпожа бургомистр, если уж рядом с ней – бандиты, – говорит отец.
Из-за угла выезжает полицейская машина, первая в этот вечер, останавливается за толпой народа; на миг включает сирену в знак того, что приехала. Пока никто из машины не выходит.
– Мы благодарны за то, что госпожа Булинская на самом деле городом не управляет. Потому что на самом деле управляет тут бандит, который убивает людей! – кричит отец.
Из полицейской машины выходит Винницкий вместе с другим, повыше ростом и званием, который сразу же принимается внимательно осматриваться, ища в толпе кого-то взглядом. Наконец находит проталкивающуюся в первый ряд Добочинскую и хочет идти к ней, но Винницкий придерживает его движением руки.
– Это ее муж, – говорит мне на ухо Юстина.
– И мы ей благодарны за то, что она управляет справедливо, что она останавливает следствие, за то, что самый честный в городе человек умер, заморенный голодом и пытками, в больнице, а полиция сказала, что он сделал это себе сам. Сам, люди, сам! – кричит громко отец, на половину его фраз раздаются аплодисменты. Добочинская тоже хлопает. Как и Агата.
– Ну и прекрасно, Томек, расходитесь уже по домам, – высокий голос Винницкого скользит в воздухе, напоминает тихий писк внезапного торможения.