– В этом просто нет смысла, – говорю я.
– Может, твой отец и прав, может, не стоило его брать, – кивает Ольчак на меня.
– Ярецкий, скажи ему, – повторяет Гжесь.
Ярецкий тяжело дышит, по щекам его текут слезы.
Я у костра над озером.
– Мы просто убиваем человека, Гжесь, – говорю я, словно пытаясь перекричать кружащую во сне пыль.
Семнадцать лет назад. Еще было светло. Трупак и Быль шли за нами следом. Мы шли впереди. Человек никогда не знает, есть ли у него будущее или нет. Она знала, что это конец. Мы не шли тогда рука за руку, я уже знаю почему – она не хотела забирать меня туда, куда должна была пойти.
Просто все закончилось. Наш дом – в животах червей.
Пусть эти пальцы снова помогут мне встать, прошу, заклинаю всем, что у меня есть.
– Скажи ему, – Гжесь бьет его по голове.
– Перестань, сука, Гжесь, мы же люди, нахер, люди, так нельзя! – кричу я и хотя на самом деле не знаю, что должен сделать, поднимаю руку, которая сжимает все еще закрытый нож, и замахиваюсь, и тогда Гжесь приседает, хватает лежащего Ярецкого за волосы, поднимает его голову, заставляя встать на колени.
И Ярецкий встает на колени, и начинает говорить, а я опускаю руку.
– Я… я тогда получил повестку в военкомат, – говорит он как умственно отсталый, глотая окончания фраз, запинаясь на гласных. Наверное, его губы все еще парализованы. Гжесь вздергивает его, сильно сжимая плечо, не то иначе тот опрокинется.
– Мы тогда всерьез торчали, – стонет Ярецкий.
– Сука, да скажи ты ему, не бойся, скажи. Это была его девушка. Скажи ему! – кричит Гжесь, и каждая следующая фраза его все громче, в конце он просто орет, а Ярецкий начинает плакать.
– Мы всерьез торчали тогда, носило нас, мы непрерывно закидывались, и Мацюсь, это Мацюсь нас накрутил. Так вот просто вышло. Я прошу прощения. Я у всех вас прошу прощения, у всех, – воет Ярецкий.
Я помню, семнадцать лет назад, мы стоим напротив фабрики Берната. Она закрыта. Дарья говорит мне, что я должен писать. Что рассказ, который она прочла в тетради, о людях, что живут в пещере, был довольно неплохим. Хочет оставить меня хотя бы с чем-то. Хочет, чтобы я не шел дальше совершенно один, без ничего.
Я уже знаю. Нет смысла раздумывать, что было бы, если бы.
Есть только одна дорога. Нет альтернативных миров. Других версий событий.
Случается только то, что должно случиться, и именно в этом есть справедливость.
Мой мозг всегда показывал альтернативные сценарии. Если бы она жила. Если бы мы остались вместе. Если бы не остались вместе. Если бы Юстина не шла тогда по площади Спасителя. Если бы ничего не почувствовала.