– Поцелуй мамочку, – младший мальчишка цепляется за его ногу.
Может, только я и вижу, как воздух между ними свертывается в спираль, в тихую грозу, и только я вижу, как у Камилы дрожат глаза.
– Спасибо еще раз, – говорит Гжесь.
– Прости еще раз, – тихо отвечает Камила. – Вы настоящий герой, – говорит отцу.
– Нет, Камилка, что ты, какой я герой? – отвечает отец.
Поднимает обоих мальчуганов с пола и берет их на руки. Головы ребятишек высовываются из-за его тяжелых плечей.
– Мы ждем вас в доме, – говорит и выходит в дверь, медленно, подволакивая ноги, словно тяжелый танк.
Остаемся мы вчетвером. Камила посматривает на Каську с интересом, словно пытаясь ее узнать, потом протягивает ей руку. Гжесь все еще смотрит на жену. На лице его видно нечто вроде странной гордости, которую плохой ученик чувствует, когда в конце года ему удается получить аттестат.
Воздух в зале густеет. Лучи света танцуют, напоминая шарики в струе воды.
Это страна надежды и грязи – вот как можно было бы написать. Это страна надежды и грязи, в которой с большим трудом, ломая себе кости и надрывая мышцы, поставили дома, где люди могут улыбаться друг другу.
– Может, мы вас на некоторое время оставим? – говорю я Гжесю.
– Нет-нет, не нужно, – отвечает тот.
– Мне и правда нужно ехать, – тихо говорит Камила. – Я буду дома ночью.
– Можешь спать тут. Наверху.
– Ты ведь знаешь, что я не могу.
– Может, и можешь. Ты ведь сама знаешь, что ты можешь, а что нет.
Он ее любит. Любовь очень просто заметить. Она размывает черты лица.
– Слушайте, мы вас и правда оставим, – начинаю я их просить.
Это странная страна, где по реке плывут дерьмо и мусор, где, если спустишься вниз по течению, мертвые животные лежат в камышах, неподвижные и раздувшиеся от газов; солнце заглядывает сюда редко, и каждый раз его будто кто-то заставляет это делать, когда оно наконец приходит, то разливается над этой страной изо всех сил, выжигая мусор и дерьмо, и делая землю твердой, и грея головы и руки.
– Погоди. Погоди, – говорит мне Гжесь.
Это страна, где все собаки в конце жизни идут на Холм Псов, чтобы умереть там, а потом, после смерти, ходить вокруг холма, охраняя его. Чтобы никто не раскопал справедливость.
– Что? – спрашиваю я, и его слова слышу только со второго раза.
– Ты что, блин, закинулся сегодня? – спрашивает он и подходит к полке рядом с телевизором. Берет что-то с нее, подает мне. Некоторое время я не понимаю, что это, взвешиваю его в руке, всматриваюсь в него как дурачок. Мозгу нужно несколько секунд. Тетрадь в клетку, отчего-то обернутая в старый плакат с U2 из «Попкорна». Не знаю, кто это сделал. Может, Гжесь или я. А может, отец. Насколько помню, я не страдал над U2. Хотя знаю, что всем они нравились. Особенно после той песни, что, типа, о Валенсе.