Кто на самом деле знал все с самого начала, и кто – на самом деле – знает сейчас?
Есть три правды, вы ведь знаете эту пословицу.[134]
– И как ты его шантажировала? – спрашивает Он. – Посмотри на меня, – просит. Я смотрю на него. – Как?
Не спрашивал, отчего я не хотела писать о Зыборке. Не спрашивал, почему я постоянно выключаю телефон. Почему не хочу ни писать, ни работать, а только лежу в постели, или реабилитирую руку, или постоянно смотрю телесериалы Нетфликс на его компьютере. Только раз спросил, что там случилось. В ту ночь, когда на рассвете, с перевязанной рукой, по уши под кетоналом, я вышла вместе с ним из больницы в Щитно. Его я тоже шантажировала. Сказала: не спрашивай об этом, и я останусь с тобой.
Он кивнул.
Но теперь – спрашивает.
– Как? – повторяет снова.
Я чувствовала, что не могу никому говорить об этом. Но со дня на день это чувство становилось все слабее.
Словно Томаш Гловацкий зачаровал меня, а теперь медленно, через два месяца после бегства оттуда, его колдовство наконец развеивается.
Преступление – это преступление.
– Мне порой хотелось бы тебя распороть, знаешь, как плюшевую игрушку, и достать из ваты то, что там случилось на самом деле, – говорит Он.
– Думаешь, у меня внутри вата? – спрашиваю я.
Снова эта проклятущая рука. Врач говорит, что перелом скверный и может продолжать болеть до конца жизни.
– Нет, не думаю, – говорит Он.
Я глубоко, очень глубоко вздыхаю.
Открываю глаза.
Может, когда-то меня что-то да спасет. А может, я спасу себя сама.
– Я сказала ему, что дам ему развод и никому не скажу, – говорю я.
– О чем ты никому не скажешь? – спрашивает Он.
Я беру мячик в руку. Сжимаю. Отпускаю. Сжимаю.
Я не курю вот уже месяц, даже не понимаю, как это случилось. Просто позабыла об этом. Но сейчас вспоминаю, мамочки, как же отчетливо вспоминаю.
Все, что находится в этом доме, устроило заговор, чтобы на меня опрокинуться. Насыпать надо мной курган.
Я никогда не выйду из этой комнаты. Она – как лес. Я никогда не найду дорогу к двери.
Все идет по кругу.
Его глаза словно бритвы. Большая тюрьма.
– Что там, черт возьми, случилось? – спрашивает Он меня.
А я улыбаюсь ему, беру за руку и отвечаю вопросом на вопрос:
– Ты честно хочешь знать?
Варшава – Первалька, 2015–2017