Между последними двумя страницами альбома лежал старый помятый конверт из «ФотоКвик». Она открыла его и достала пачку фотографий, которые все были сделаны в одно и то же время в парке Тиволи в Копенгагене.
Понтус Милвох, которому на вид было не больше восьми-девяти лет, был почти на всех фотографиях. Большинство из них он сделал сам, на заднем плане на снимках были разного рода карусели. Но с некоторыми он, должно быть, обращался за помощью к другим людям, так как снимали явно издалека, а он махал рукой в камеру.
Родителей или сестры не было видно ни на одной из фотографий. Он, конечно, мог поехать в парк с каким-нибудь дальним родственником или другом. Но после детального изучения фотографий она пришла к выводу, что все выглядело так, будто он действительно был там совсем один.
Учитывая его небольшой возраст, это было странно. А зная его родителей и их воспитание, это выглядело еще более странным. Но это, казалось, совсем не заставило его грустить.
Напротив, в его глазах было столько радости и счастья, что невозможно было понять, как он превратился в такое чудовище.
Двигатель был просто огромного размера и работал так громко, что можно было подумать, будто он принадлежит какой-нибудь рыбацкой лодке среднего размера, а не открытой маленькой деревянной лодочке. Но начальник порта мог долго и почти бесконечно рассказывать, почему его самодельная лодка во всех отношениях просто гениальна.
Фабиан быстро оставил попытки вникнуть в его рассказы и теперь держался на носу, подальше как от двигателя, так и от капитана с наушниками для телефона, которые он использовал в качестве затычек для ушей. Он хотел только тишины. Но так как даже через наушники было слышно мотор, он включил «Thursday afternoon» Брайана Ино, которая помогла дать волю мыслям в полном спокойствии перед тем, что его ждало впереди.
Только здесь, в море, он понял, что именно так ощущал себя всю прошлую неделю. Все, что его окружало, было не чем иным, как затишьем перед бурей. И что бы он ни делал, они все равно летят куда-то в бездну. Как будто ничто на самом деле не имело значения, все было предопределено.
Это было чувство, которое шло вразрез со всем его существом и всем, во что он действительно верил, и больше всего на свете он хотел бы направить свою энергию на нечто прямо противоположное. Ведь всегда можно как-то повлиять на происходящее и изменить ситуацию. Это именно то, что он пытался донести до Теодора. Но у него не получилось, и теперь он не знал, верит ли еще во все это сам.
После того как ему удалось успокоить шокированную семью владельца яхты и объяснить им, почему он вломился на борт их лодки, он разыскал начальника порта и спросил, не знает ли тот кого-нибудь, кто мог бы выйти с ним в море на своей лодке как можно быстрее. Мужчина снова предупредил о надвигающемся циклоне, который, судя по его ноге, вот-вот должен был начаться, но в конце концов все же предложил отвезти его в своей деревянной лодке.