Всё ещё лежа на полу на спине, вытягиваю ноги и сгибаю ступни. Мои ноги двигаются. Держась за бампер машины, медленно поднимаюсь и опираюсь на заднюю дверь, оставляя кровавые отпечатки. Ладони, пальцы и внутренняя сторона запястий покрыты мелкими, неглубокими порезами.
В памяти вcплывает образ: нож рассекает воздух, но едва касается меня, я размахиваю и молочу кулаками, уклоняюсь от ударов, а он смеется. Да, я начинаю вспоминать. На нем была черная маска. Он покачал моими часами передо мной — насмешка, которая, казалось, что-то значила для него, но не для меня.
— Покажи мне свое лицо! — крикнула я, борясь с ним.
Нападавший был в черных кожаных перчатках и синем комбинезоне, какие носят механики, и в маске. Значит, он это спланировал. Нападение не было приступом внезапной ярости. Он был готов к нему. Спрятал лицо и руки, чтобы его не узнали. Однако, его тело, высокое и худое, скрыть было невозможно.
Мой муж — Гриффин Чейз, прокурор округа Истерли в штате Коннектикут и кандидат в губернаторы на выборах в ноябре. Вероятность того, что он станет следующим губернатором, довольно высока; в его резервном фонде много денег, целое состояние: у него серьезные спонсоры, и всем им он дал обещания.
Он внимательно изучает дела, которые ведет. Рассказывает мне о том, что мужья сделали неправильно, и заверяет, что он никогда не допустит подобных ошибок. Гриффин выносит обвинения тем, кто совершают насильственные преступления. Он отправляет насильников, виновников бытового насилия, преследователей и убийц в тюрьму, а затем возвращается домой к ужину и говорит мне, что они — его учителя. Мой муж также неустанно поражается женщинам-убийцам, например, матери двоих детей, которая была предана суду за убийство своей лучшей подруги.
Джон Маркус, убийца, которому он добился пожизненного заключения в октябре прошлого года, нанес своей жене сорок семь ударов ножом. Его поймали, потому что он случайно порезался, когда его рука скользнула по лезвию ножа, и его ДНК смешалась с её.
— Меня бросает в дрожь при одной мысли быть зарезанной, — призналась я Гриффину. — Увидев нож и поняв, что он собирается с ним сделать, я испытала бы дикий ужас.
И вот нахлынули воспоминания — четкие, уже не как во сне. Конечно, он не стал бы меня резать, потому что обвинение Джона Маркуса послужило ему примером, чего не следует делать. Но он, должно быть, запомнил мои слова о страхе перед ножом. Сейчас, прислонившись к машине, я вспоминаю, как лезвие, отражая дневной свет, струящийся через окно, вонзалось в мою ладонь, слегка рассекая её и внутреннюю сторону запястья, но никаких глубоких ран. Запугать меня до ужаса доставило бы ему удовольствие.