— Володя, что у тебя стряслось? — выскочила в тамбур Татьяна. — Ты что, в гальюне застрял?
Хотя я и был занят — крутил руки несостоявшейся убийце, но про гальюн услышал. Дочь кавторанга, етишкина жизнь. Гальюн, надо же.
— Тащи наручники, — приказал я девушке. — Они в купе, в моем вещевом мешке.
Пока Татьяна искала наручники, террористка зачем-то попыталась потрепыхаться, и пришлось прижать ее лицом к металлическому полу, чтобы прочувствовала — каково это быть задушенным.
— Это и есть твоя нищенка? — поинтересовался я, защелкнув на запястьях женщины наручники. Подняв ее, кивнул Тане: — Посмотри, чем она меня задушить пыталась.
В свете тусклой лампочки темнел длинный матерчатый предмет похожий на жгут. Подняв его с пола, Таня покрутила находку в руках и растерянно сказала:
— Платок.
— Ладно, пойдем.
Войдя в штабное купе, первым делом усадил незадачливую убийцу, потом посмотрел на Татьяну.
— Тань, так это и есть твоя нищенка? — повторил я вопрос, а дождавшись кивка, сказал: — Ты теперь поняла, что инструкции не дураки пишут? И поняла, что могло бы случиться?
— Поняла, — с убитым видом сказала Татьяна. Потом совсем неожиданно девушка зарыдала.
Я плохо переношу женские слезы. Пришлось вставать, подойти к девушке и начать ее успокаивать.
— Ну-ну, все нормально. И за себя с Петровичем не беспокойся — никаких репрессий не будет.
— Дурак ты, Владимир Иванович, — всхлипнула Таня.
— Не дурак, а товарищ начальник, — строго сказал я. — За языком следи, особенно при посторонних.
Татьяна выскочила из моих объятий и убежала в свое купе. Надо полагать — выплакаться.
Мы остались один на один с «нищенкой». Свет в моем салоне тусклый, но можно рассмотреть, что передо мной сидит молодая и довольно красивая женщина обряженная в живописные лохмотья. Разве что обувь ее выдает. Кстати, очень распространенная ошибка у людей, пытающихся выдать себя за нищих. Не может быть у нищенки таких хороших сапожек. Разумеется, они не новые, разношенные — очень правильные сапоги, но видно, что дорогие и крепкие.
— Голубушка, а почему удавка? — поинтересовался я, прощупывая платок. Ишь, а внутрь еще и монетки вложены. Профи. — Почему не взяла пистолет, нож? Так же надежнее.
Потом до меня дошло. «Нищенка» не стала брать оружие, потому как опасалась, что ее обыщут. Если бы я был на месте и, если бы согласился подвезти несчастную, то приказал бы Татьяне проверить женщину на предмет огнестрела, а также режуще-колющего оружия. И как бы террористка объяснила, что тащит с собой револьвер или нож? А платок — всегда под рукой. И чуть ведь не задушила. Нет, надо Петровичу с Танькой завтра шею намылить. Хм… Намылить. Мне эту «нищенку» придется сдавать Артузову, писать, как она в бронепоезде оказалась. Ага, «оказалась». Раздолбаи добренькие. И как мне теперь этих мягкотелых идиотов отмазывать? Танька-то ладно, как-нибудь, а Исаков? Он же бывший белогвардейский офицер. М-да. Так и Танька — дочь офицера. Моим коллегам дай волю, раскрутят. Надо что-то придумать. Впрочем, а что тут думать? Можно повернуть дело так, что и Танька, и Александр Петрович получат не наказание, а поощрение.