— Про масонов, уважаемый Александр Петрович, сказать ничего не могу, не был, не состоял. Я же вам предложил — уйдете по состоянию здоровья, станете чем-то полезным заниматься. Не хотите детей учить, другое дело найдется. Саперы в народном хозяйстве всегда нужны — шахты строить, железные дороги, да мало ли что.
Мне стало интересно — воспользуется ли старый служака лазейкой, что я ему предложил или нет?
— Нет, я так не хочу, — покачал головой Исаков. — Тогда уж и на самом деле — лучше пуля в лоб.
— Скажите-ка мне, Александр Петрович, решение застрелиться или уйти у вас когда появилось? После того как я эту девицу пугал, да?
— Так точно. Наверное, вы действовали правильно, но со стороны это выглядело мерзко. Я не голубых кровей, но офицер, пусть нас и отменили.
— Верю. Но у меня встречный вопрос — а на кой черт вы это все слушали? Вышли бы из купе, и все дела. Это первое. Второе — а по чьей милости эта девица оказалась в поезде? Ладно, Татьяна проявила жалость, но вы-то куда смотрели? Вы были дежурным, позволили себе пропустить постороннего человека. Да, охотно верю, что вам стало жаль бедняжку и вы не подумали, что она попытается задушить вашего непосредственного начальника. И третье — вы отличный специалист, вы очень много полезного сделали, и вы еще мне нужны — война заканчивается, нужно не минные поля ставить, а обезвреживать. В РККА и своих саперов хватает, у нас нет.
Дальше я понял, что мне уже надоел разговор и решил поставить точку.
— В общем так, Александр Петрович. Со службы я вас не отпускаю. Хотите застрелиться — хрен с вами, стреляйтесь. Честно скажу — ваш труп доставить в Архангельск не обещаю, скорее всего, похороним где-нибудь неподалеку. Могила будет, насчет гроба не знаю, скорее всего, без него. Единственное, что если застрелитесь, то я вас перестану уважать. И как человека, и как офицера. — Видя, что Исаков побледнел, готовится сказать что-то резкое, совсем ненужное, поспешил остановить его. — Можете обижаться, и как офицера. Жандармский ротмистр Книгочеев той России служил, честно служил, а все остальные чистенькими хотели остаться. Да, остались. И что в сухом остатке? Профукали вы ту Россию. И что, эту хотите профукать? Шиш. Так что идите, Александр Петрович, стреляйтесь, вешайтесь, можете вены порезать, а мы уж как-нибудь сами, без вас.
Глава 8. Ни мира, ни войны
Петрович не застрелился, но нам все-таки пришлось делать остановку. Львовская «нищенка» — кстати, по национальности русская, а ругалась по-польски, потому что выросла в польской среде, девятнадцати лет от роду, фамилия Факен (странная для русского человека, но чего только не бывает?), звать Алена, бывшая гимназистка, на допросе показала, что она входит в боевую группу эсеров оставшихся в городе после отхода поляков. Задача — уничтожение красных командиров, особенно представителей высшего командного состава. Сама она планировала убить Склянского, но не успела (грех такое говорить, но жаль!), а когда узнала, что на путях стоит бронепоезд одного из кровавых карателей ВЧК Аксенова, очень обрадовалась. Дальнейшее известно. Жалела, что не решилась прихватить с собой настоящее оружие, понадеявшись, что сумеет задушить мерзавца (то есть, меня!) удавкой — ей показывали, несложно, но не получилось.