Имя не то чтобы совсем редкое — но встречается не так часто, как Авдотья или Настасья. Конечно, могут неподалеку от Сретенской обители жить две Федоры, отчего бы нет? Могут же!
Гаврила прогулялся взад-вперед — видел пробегавших девок, видел красивую женку, что вела за руки двух маленьких, еще каких-то женок видел — Федорушки среди них не было.
Назвав себя дурнем и остолопом, дубиной стоеросовой, Гаврила поплелся на княжий двор. Там ему сказали, что Чекмай у князя, так чтобы скорее туда бежал — его уж по всем углам искали. Гаврила пташкой взлетел на высокое крыльцо.
Чекмай в Вологде нечаянно заменил ему отца. Дед — он и есть дед, стар и седат, брюзглив и ворчлив, тяжел на подъем, хотя ведь собрался с духом и удрал на север. А Чекмай по годам — почти соответствует отцовскому возрасту (Гаврила хоть не глядел в церковную книгу с записью о его крещении, но знал, что седина — ранняя, а лицо при том — молодое, румяное, да и бородка с усами черны, как смоль). К тому же, Чекмай его от смерти спас — и потом, когда все отправились на войну, Гаврила был при нем, хотя в бой его не пускали, разве что в поиск, а держали при обозе.
Слово Чекмая много для него значило.
В крестовой палате, куда направили Гаврилу, князь и Чекмай изучали образ немалой величины — аршин с четвертью в высоту, без двух вершков аршин в ширину. Образ стоял на стуле, и Чекмай, водя по нему пальцем, что-то объяснял князю.
— Заходи, пропащая душа, — обратился он к Гавриле. Тот, перекрестясь, вошел.
— Ну, сейчас проверим, хороша ли твоя затея, — обратился князь к Чекмаю. — Гаврила, что это за образ?
— «Житие Алексия, человека Божия», — отвечал удивленный Гаврила.
— Что ты на нем видишь?
— Святого угодника. Клейма. В них — житие изображено.
— Ну-ка, глядя на те клейма, расскажи нам житие.
Гаврила сильно удивился — клейма служили подспорьем для неграмотных богомольцев, а он, слава Господу, читать и писать выучен славно, покойный дед постарался.
— Тут угодник только что на свет народился, его мамка отцу и еще кому-то из родни показывает…
— И это — все? — спросил князь, а Чекмай насупился.
— Что же еще? Матушка, опроставшись, лежит в постели, на мужа глядит…
— Ну, ну?! — воскликнул Чекмай.
— Глядит, стало быть, на мужа… — Гаврила нагнулся поближе. — Господи Иисусе, где ж я это лицо встречал?
— Точно — встречал? — спросил князь.
— Да, оно и есть. На кладбище! Да! На кладбище! Он гроб с покойником нес! Как же это?..
Сам Гаврила во время тех похорон держался подальше от могилы, так ему было велено, однако глаза у него были молодые и острые. И он запомнил осанистого человека с крупным и обрюзглым лицом — запомнил по удивительному носу: нос сильно выдавался вперед и был очень прям и тонок.