Тут распахнулась калитка, и в переулок вышел дядька Осип.
— Матушка, прости, Христа ради! Тут ведь многие на моих дочку с племянницей заглядываются, прямо хоть весь день стой рядом с поленом. А коли человек достойный — да ради Бога! И незачем на заборе висеть, можно и на двор взойти. Для достойного человека и угощение найдется.
— Коли ты к нам с добром — и мы к тебе с добром, — приосанившись, отвечала Настасья. — Гаврилушка, ступай, да помни, что я тебе наказывала!
— Будет все исполнено, — отвечал сын.
Дядька Осип привел Гаврилу в небольшой сад, где стояли две скамейки и меж ними — врытый в землю ножками простой стол.
— Садись, Гаврила, прости, не ведаю, как по батюшке.
— Михайловичи мы.
— Садись, Гаврила Михайлович, не побрезгуй нашим кваском. Жена у меня мастерица рябиновый квас ставить.
Кувшин и кружки вынесла в сад Федорушка. На ней уже и повойник был, и поверх него — белый убрус с вышивкой красной нитью. Была она безупречно скромна, глядела себе под ноги.
— Племянница моя, — сказал дядька Осип, когда она ушла. — Выдали замуж, да рано овдовела. Осталась жить со свекровью — свекровь обещала ее в духовную вписать, чтобы свои имущества ей оставить, коли до смерти будет за ней доглядывать. Свекровь баба добрая, вишь — в гости ее отпускает, позволяет порой тут и на ночь остаться. Пей квасок, Гаврила Михайлович, да прости, что я на тебя прикрикнул. Будет у тебя незамужняя дочка — еще и не так на молодцов орать станешь.
— А что, Осип… Прости, не знаю, как по батюшке…
— Ивановичи мы.
— А что, Осип Иванович, ты ведь всех соседей тут знаешь? — издалека заехал Гаврила.
— Всех. Я режу из дерева пряницы, но это такой товар — не всегда и сбудешь с рук. Вдруг они всем пекарям нужны, а вдруг — никто не берет. А есть у меня другое ремесло, которое всегда прокормит. Я сапоги чиню, так весь переулок ко мне обувку носит. Ичедыги могу сшить. Кошель тоже…
— Осип Иванович, тут неподалеку живет Марья Вострая. Мы с матушкой про нее узнать хотели.
— Держитесь от нее подалее! — воскликнул дядька Осип. — Она из ума выжила. А при ней еще одна старуха, Петровна, — так ту пора в обитель на покаяние, под начало к строгой старице. Та — ворожит. Как стемнеет — к ней девки и женки прибегают. Она им на женихов гадает, а сказывали, и порчу напускать умеет. И сказывали еще — сорокой оборачивается и ночью летает. Сам не видел, а знающие люди так говорят.
— Спаси и сохрани! — Гаврила перекрестился.
— Я видел — с твоей матушкой две молоденькие девки были. Сестрицы?
— Сестрицы.
— Я их запомнил. Коли сюда без матушки прибегут — я их к этой ведьме не пущу. И своим бабам накажу не пускать — у меня жена и теща, они все про эту Петровну знают! А ты, Гаврила Михайлович, приходи. А хочешь — сестрицам ичедыги сошью?