— Мам, вот скажи, — вдруг попросила она.
— Что, котенок?
— Ты же на меня злишься.
— Ой, злюсь. Более чем.
Я поставила перед дочерью первый блин. Румяный, золотистый, с дырочками. И не комом!
— Тогда почему? — она кивнула на тарелку с румяным солнышком.
— Дурочка ты, Катя, — улыбнулась я и потрепала ее по мятной и бестолковой голове.
Я как раз допекла блины, когда зазвонил телефон.
— Да, — ответила я бывшему.
— Что у вас случилось? — просипел он.
— У Кати потом спросишь. Как ты себя чувствуешь?
— Жить буду.
— Хорошо. Лечись.
— Аня!..
— Потом созвонимся.
Он вздохнул, явно набирая воздух, чтобы высказаться. Но… Захрипел только.
— У тебя голосовой покой, — негромко сказала я. И оборвала звонок.
— Папа? — заглянула в мою спальню дочь.
Я только кивнула.
— Вот зачем вы с ним развелись? — покачала головой Катя. — Нормально же жили.
Она сверкнула на меня любимыми темными глазами, взмахнула длиннющими ресницами. Ах ты ж моя папина дочь. И ушла.
Хлопнула дверь. Но не в ее комнату. Она удалилась к инструменту. Сочинять.
Вопрос о том, как ее завтра отправить в школу и доедет ли она, оставался открытым. Я убирала кухню, мыла посуду и раздумывала — как поступить. Не придумала ничего толкового. Накапала пустырничка. И… тут в дверь позвонили.
Что еще?
Катя не слышала звонка. У нас в комнате, где музыкальные инструменты, можно гранаты взрывать — оттуда не донесется ни звука. В свое время мы, как семья юной скрипачки и двух вокалистов (кабинетный рояль, гитары и еще много чего прилагается) сделали звукоизоляцию на совесть. Я пошла смотреть, кого принесло.
— Артур?
На пороге, покачиваясь как та тонкая рябина, стоял бывший муж. Изумительного оттенка, под цвет волос дочери, только понежнее. Поакварельнее. Зрачков почти не видно. И не то, что испарина — волосы мокрые.
— Артур, ты — дурак! — с чувством проговорила я, пропуская его в квартиру. И практически чувствуя себя сестрой милосердия, потому как его покачнуло. Неслабо так. А я подставила плечо.
— Что у вас… случилось?
Он распрямился, отказываясь от моей помощи — ну, это ж не концерт спасать, давая передышку! Я разозлилась.
— Пошли!
Открыла перед ним дверь в гостиную, быстро разложила угловой диван — красивый, пафосный, но потрясающе не предназначенный для сна. Да и вообще для жизни.
— Ложись. Немедленно.
Он со вздохом человека, который сделал все, что запланировал, опустился на диван. И с абсолютно довольным вздохом прикрыл глаза.
— Ты что, из больницы сбежал?
Счастливо кивнул. И даже попытался улыбнуться. Получилось жутковато.
— Сейчас принесу подушку и плед, — сообщила я, с трудом проглотив ругань. Потому как бессмысленно это.