Премьера «Вечно живых» описана неоднократно. Ждали «новое», а увидели «старое». Спектакль отличала приверженность мхатовской школе, но такая, какой понимали ее Ефремов и его актеры. Чем же тогда волновал спектакль? В «Вечно живых» студийцы нащупывали пульс и угадывали философию времени, переданную в точных бытовых интонациях. «Новое» в Студии Молодых Актеров (как поначалу назывался «Современник») состояло в чутком восприятии современного ритма жизни, проблем, которые она ставила, в том, что все, по счастью, были живыми людьми, и это определяло манеру игры и иное – по сравнению с МХАТом – качество сценической правды, которое я условно называю «неореализмом», не претендуя на искусствоведческие аналогии, скажем, с неореализмом итальянского кино. Хотя именно искусство итальянского неореализма было для нас особенно притягательным. Вторым важнейшим качеством была гражданская честность – вещь, по тем временам почти изгнанная со сценических подмостков. Поэтому для удобства рассуждений я предлагаю здесь и далее употреблять по отношению к «Современнику» понятие «неореализм», которое следует помножить на другое, на «десталинизацию», – и тогда мы можем получить формулу его успеха и заодно понять причины грядущего распада.
Ефремов очень хотел выработать и закрепить на бумаге основные положения эстетической программы театра и однажды предложил коллективу дискуссию на эту тему. Спорили до хрипоты в течение нескольких суток, но в конце концов зашли в тупик, который следовало бы назвать «тупиком имени метода Станиславского». И как ни жаждал Олег Николаевич своей программы, сформулированной и непременно записанной, мне, при поддержке других товарищей, удалось доказать, что писать таковую бессмысленно.
«Современник» возник в полемике с практикой современного нам МХАТа, но ничего принципиально нового записать в «Программу» мы не могли. Да это было и не нужно.
Полемический запал нового дела довольно быстро стал очевиден и далеко не всех привел в восторг. Посыпались обвинения в «шептальном реализме», в том, что мы «играем под себя», что «нет крупности» – ну и тому подобное. Вообще обвинений было много. Даже угроз.
Существовали мы на птичьих правах. Хотя поначалу все шло в общем успешно и тот же МХАТ нам помогал. Сошлюсь на статью Инны Соловьевой «Театр, который откроется завтра»: «Оправдается ли оптимистический заголовок и откроется ли впрямь новый театр? Да, по всей вероятности, откроется. Руководство Художественного театра пришло к решению не только благородному, но и умному. Оно приняло на себя обязанность опекуна студии; МХАТ предоставил ей жилплощадь – репетиционные помещения, сцену; МХАТ финансирует постановки и оплачивает труд молодых актеров, которые получили таким образом возможность уйти из театров, где они работали до этого, и сполна отдаться своему творческому предприятию. И в то же время МХАТ предоставляет студийцам художественную самостоятельность, оставляя за ними право самим комплектовать труппу, готовить спектакли и строить репертуар. МХАТ сам взялся уберечь начатое Олегом Ефремовым и его товарищами дело от растворения в повседневном потоке творческой практики Художественного театра. В то же время можно и не сомневаться, что творческие советы замечательных мастеров Художественного театра окажут немалую пользу молодым студийцам…»