– А вы куда? – остановила его Екатерина Алексеевна. – Нет, вам туда не следует. Мы все обсудим, а потом вам скажут.
Не забуду его растерянного лица, на котором застыла смущенная улыбка. Однако спорить не стал, умылся.
Фурцева прогона не видела, но была проинформирована.
– При чем здесь Ролан Быков? Этот урод! Товарищи, дорогие, он же просто урод! Борис Александрович, мы вас очень уважаем, но даже и не возражайте!
Замечательный Борис Александрович Смирнов, до войны – любимец Ленинграда, исполнитель ролей Ромео и Гамлета в театре Сергея Радлова, а после войны, уже в Москве, сыгравший чеховского Иванова в постановке М.О. Кнебель на сцене Театра им. Пушкина (это было событие), в середине 50-х получил от МХАТа предложение, от которого нельзя было отказаться – сыграть Ленина в погодинской трилогии. И вот он, уже народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, поздно осознавший, какую злую шутку сыграл вождь с его актерской карьерой, ухватился за возможность сыграть характерную роль и с наслаждением репетировал В.А. Жуковского. Пожалуй, из стариков только ему очень хотелось, чтобы этот спектакль состоялся. Остальные поддакивали министру: да, Быков – это абсурд, и кому только могло прийти в голову? – забыв, что бедный Ролан дважды держал экзамен на эту роль, дважды показывал куски из нее и был утвержден худсоветом, в том числе и некоторыми из стариков. Вопрос с Быковым был решен окончательно и бесповоротно. Не помогло, разумеется, и мое выступление. Хоть не прерывала министерша, дала сказать, что я думаю как режиссер, – и на том спасибо!..
Взялись за саму пьесу. Что в ней, про что она и зачем? Ангелина Иосифовна Степанова решила бить Зорина… Булгаковым!
– У Михаила Афанасьевича, когда умирает Пушкин, на Мойке толпы народа. Пушкин – поэт народа, народный поэт! А в этой «Медной бабушке» – кто окружает Пушкина? Какие-то Вяземские, Карамзины, Фикельмоны!
Слава богу, хоть не Финкельманы…
Булгаковскую тему с удовольствием подхватили другие старейшины, сразу разомлевшие от воспоминаний – точь-в-точь как у самого Булгакова в «Театральном романе», где тамошние старики рубят пьесу Максудова (он же автор). «Михаил Афанасьевич! Ох, Михаил Афанасьевич! Ах, Михаил Афанасьевич! Голубчик, Михаил Афанасьевич!» – как будто Булгакову сладко жилось. Один из «апологетов» Булгакова, Б.Я. Петкер, до того договорился в своих нападках на пьесу Зорина, что Ефремов, как встарь, вскочил, выпрямился и – прямо ему в лицо:
– А это, Борис Яковлевич, вы меня простите, уже просто политический донос!!!
И все замолчали.