– Этот Ролка – городской сумасшедший! Снимаем по сто раз одну и ту же сцену! Варианты, фантазии… Неуемный!
Много позже, уже в 70-х, когда я снимался у него в маленькой роли в фильме «Автомобиль, скрипка и собака Клякса», я на своей шкуре испытал и понял, что имел в виду Ефремов. Вот, например: весьма солидная компания – Зиновий Гердт, Андрей Смирнов, Георгий Вицин, Олег Анофриев, Николай Гринько, аз, грешный, и сам Ролан, напевая «А если мы вошли в экран из зрительного зала…», никак не могли, по мнению режиссера, произвести это нехитрое физическое действие. Эту сцену Ролан снимал семь раз! Семь раз мы летали в Таллин и пытались «войти в экран». Клянусь: никто, кроме Ролана (ну, может быть, Феллини), не смог бы заставить эту компашку стать жертвой неуемной творческой фантазии режиссера. И если бы так он снимал только эту сцену!
Бесчисленное количество вариантов и дублей было снято и в эпизоде «Погоня». Этот псих уговорил меня прилететь к нему на юг, чтобы доснять один необходимый ему кадр для этой сцены. Даже не помню, вошел ли он в фильм… Мы роптали, но все же терпели все эти измывательства. Почему? Да потому, что понимали, чувствовали, что имеем дело с веселым Талантом, с человеком, одержимым искусством.
У Льва Толстого есть формула «Энергия заблуждения». Чем бы я ни занимался, в этот момент я должен быть уверен, что делаю лучшее и необходимейшее. Потом могу сказать: извините, заблуждался… Ролан излучал эту энергию. Ты попадал в ее ауру и радостно ей подчинялся. Если что-то мешало ему до конца осуществить задуманное, он переживал это как трагедию, как крушение мира.
Иду по «Мосфильму». Навстречу – Ролан, позади свита. Мрачен, как Гамлет перед «Быть или не быть», как Наполеон после Ватерлоо.
– Что с тобой? – спрашиваю.
– Нет, ты представляешь, – заводится он с пол-оборота, – Алла Пугачева запретила Кристине обриться наголо… Все пропало! Без этого нет роли, нет картины, нет моего «Чучела»!
На его глазах были слезы. Он не понимал, не хотел и не мог понять, как эта гениальная девочка (а он всерьез верил в ее гениальность) могла предать Искусство! Он верил, что его «Чучело» перевернет и изменит мир! В этом весь Ролан. Человек неизбывного романтизма. Поэтому писал стихи. Писал, как ему казалось, трагические стихи, когда его «Чучело» не выпускали на экран. Это же надо – его «Чучело», его «Бодался теленок с дубом», его «Архипелаг ГУЛАГ», могло не дойти до зрителя! И он записывал в тетради:
Читал и слышал я, как распинают,
Как тайный суд вершится в тайный срок.
В конце концов все узнают и знают,