И мы, зрители, ошеломленные, словно случайно подсмотревшие интимнейшее признание мастера, молчим, молчим, молчим…
Ничего более потрясающего на кинопленке мне не приходилось видеть никогда! Он не нравился себе?! Как в это поверить?! Как такое понять?! Однако сказано столь серьезно, столь трагически искренне, бесстрашно и просто, что потом, отойдя от шока, невольно задумываешься.
В моем любимом фильме Боба Фосса герой в диалоге со Смертью (ее в белых одеждах изображает Джессика Ланж) протягивает ей ладонь, на которой нераспустившийся бутон красной розы: «Это совершенство сотворил Бог. Почему я так не могу?» Смерть улыбается. Ответ – в вопросе…
Французский писатель Ромен Гари, рассуждая о совершенстве, приводит пример с жонглером. Жонглер, научившийся манипулировать двадцатью, даже тридцатью шариками, поражая этим воображение зрителей, всегда знает, что есть еще тридцать первый шарик. И число этих шариков бесконечно… Совершенство не имеет конца.
Мне кажется, что признание Рихтера, кадр, запечатлевший покидающего этот мир гения, из того же ряда – истомы смертного страдания и тоски по недостижимому совершенству у того, кто в течение многих лет был воплощением Совершенства для миллионов…
Так уж Господь сотворил мир, что гиганты – Микеланджело, Леонардо, Пушкин, Моцарт, Гете – при полном осознании совершенного ими в течение всего лишь одной человеческой жизни, их жизни, испытывают нечто близкое… Та же природа тоски и истомы у самого малого из нас, кто с такою же любовью к искусству, как его гениальные собратья, пусть тщетно, но пытался чего-то достичь в своем ремесле, отдавая ему все силы, как бы они ни были малы…
Еще один большой музыкант – Евгений Светланов в своем последнем телеинтервью высказал поразившее меня своей искренностью, интонацией и мудростью признание. Его спросили:
– Евгений Федорович, вы счастливый человек?
– Я обязан считать себя счастливым. Я играл великую музыку… Но счастлив я, к сожалению, не был.
– Почему?
– Я всегда сомневался, сомневался мучительно. В своей странной профессии дирижера. В том, что выходило из-под моих рук.
– Вы сомневались? Вы, признанный во всем мире?
– Да. Почти всегда. И это мешало мне быть по-настоящему счастливым.
– Евгений Федорович, а как вы относитесь к вашей славе?
– В молодости я учился и дружил со Славой Ростроповичем. Он как-то сказал: «Знаешь, Женя, что такое слава? Это когда о тебе каждый вечер говорят в каждом доме». Я возразил ему: «Слава, это смотря что говорят». – «А вот это совершенно безразлично, – ответил Ростропович. – Главное, чтобы говорили».