Он оплатил счет, после короткого, но заметного колебания отмахнувшись от моих денег, и мы встали из-за стола. В машине он спросил, как прошел мой утренний урок, и неожиданно для себя я рассказала ему, как одна из женщин обругала меня, как я весь час ощущала ее нарастающие возмущение и злость и всё больше понимала, что в какой-то момент она на меня накинется. Он угрюмо выслушал мой пересказ ее тирады. Хуже всего, сказала я, было то, как безлично она прозвучала: я почувствовала себя ничтожеством, пустым местом, хоть при этом явно обращались ко мне. Это ощущение, когда тебя обличают и при этом обесценивают, задело меня особенно глубоко, сказала я. Оно как будто выражало нечто такое, чего в строгом смысле слова не существовало. Некоторое время он молчал, пока мы подъезжали к гавани. Потом остановил машину и заглушил двигатель.
— Сегодня утром, — сказал он, — я у себя дома на кухне выдавливал апельсиновый сок и вдруг отчетливо почувствовал, что с тобой случилось что-то плохое. — Он смотрел сквозь лобовое стекло на мерцающую воду, на которой вверх-вниз раскачивались белые лодки. — Удивительно, как явственно я уловил этот сигнал, — сказал он. — Я даже помню, что посмотрел на часы; наверное, я тогда же тебе и написал и предложил поехать со мной сегодня на лодке. Верно?
Я улыбнулась и ответила, что действительно примерно в то время и получила его сообщение.
— Поразительно, — сказал он. — Очень сильная связь.
Он вышел из машины, и я наблюдала, как он немного вразвалку направился к кромке воды, наклонился и вытащил мокрую веревку. Мы повторили вчерашнюю схему: я ждала, пока он всё подготовит на палубе, после чего мы в галантном па-де-де поменялись местами, передав веревку из рук в руки. Когда всё было готово, он завел мотор и мы стали тяжело отдаляться от пристани, от жаркой набережной и парковки, похожей на поле блестящих кусочков железа в пыли, где солнце мелькало и переливалось в темных окнах. В этот раз мы двигались не так быстро, как накануне, — уж не знаю, забеспокоился он обо мне или же достаточно продемонстрировал свою власть в прошлый раз и теперь мог поберечь силы. Ветер вылизывал палубу, а я сидела на мягкой скамье, вновь глядя на его обнаженную спину и размышляя о странных переходах между очарованием и разочарованием, постоянных спутниках человеческих отношений, словно облака, иногда зловещие и серые, а иногда просто далекие и таинственные очертания, которые на время застилают солнце, а потом вновь беспечно его открывают. Перекрикивая шум двигателя, мой сосед сказал, что мы проплываем мимо мыса и храма Сунион: именно отсюда, по легенде, бросился в море отец Тесея, когда увидел, что корабль возвращается с черными парусами, и решил — ошибочно, — что его сын мертв. Я посмотрела туда и увидела вдали разрушенный храм, похожий на маленькую сломанную диадему на вершине холма, прямо у края обрывающейся в море скалы.