Именно поэтому Константин всё еще обладает оружием, которое она раньше быстро выбивала из рук любого мужчины, — способностью причинить ей боль. Недавно она привела его на вечеринку и познакомила с друзьями, с гордостью похвасталась им своему социальному кругу: ей нравилось смотреть на его красоту, ум и достоинство их глазами — и наоборот, смотреть его глазами на них, художников и прочих интересных личностей из ее мира. Так случилось, что она подслушала его разговор с одной знакомой, которую недолюбливает, женщиной по имени Янна. Отчасти из-за неприязни к Янне она и поддалась соблазну: она хотела услышать, что говорит Константин, и вообразить, как его интеллект и обаяние вызывают в Янне зависть к ней, Елене. Янна спросила Константина про его двоих детей от предыдущего брака и затем между делом поинтересовалась, не хочет ли он еще ребенка. Нет, ответил он, а Елена почувствовала, будто ее пронзают ножами насквозь; нет, он не хочет больше детей, его и так всё устраивает.
Дрожащей рукой она поднесла бокал к губам.
— Мы до этого ни разу не обсуждали детей, — продолжила она тихо, — но для меня очевидно, что этот вопрос остается открытым, что я могу их захотеть. Вечеринка, где я веселилась и была счастлива, мгновенно превратилась в пытку. Я не могла толком ни смеяться, ни разговаривать; я хотела уйти и побыть в одиночестве, но вынуждена была оставаться там с ним до конца. И он, разумеется, заметил, что я расстроена, и всё время спрашивал, что случилось, всё спрашивал и спрашивал, в чем дело, весь оставшийся вечер. Утром он улетал в командировку на несколько дней. Я должна ему сказать, говорил он. Он не может уехать в аэропорт и сесть в самолет, оставив меня в таком состоянии. Но, конечно же, было бы унизительно признаться, что я услышала слова, не предназначенные для моих ушей, да и к теме этой следовало бы подойти совсем иначе.
Я не видела выхода из этой ситуации, при котором мы оба остались бы друг о друге прежнего мнения, — продолжала она. — С тех пор меня преследует чувство — и оно усугубляется каждый раз, когда мы ссоримся, — что мы застряли в сети слов, запутались во всех этих ниточках и узлах и что каждый из нас думает, будто какое-то правильно сказанное слово нас освободит, но чем больше мы говорим, тем больше становится ниточек и узелков. Я ловлю себя на том, что вспоминаю, как всё было просто, когда мы еще ни полслова друг другу не сказали, и я бы вернулась туда, в то время, когда мы еще ни разу не заговорили.
Я смотрела на пару за соседним столиком — мужчина и женщина ужинали, почти не нарушая молчания. Сумочку женщина положила на стол перед своей тарелкой, словно боялась, что ее украдут. Она лежала посередине между ними, и оба то и дело на нее поглядывали.