* * *
Дядя явился в мою комнату в тот день, когда мне исполнилось пятнадцать. Шаги его звучали по-другому. Не крадучись, а решительно. Все так явно изменилось, что на сердце у меня стало тяжело. Его отвратительный запах распространился по комнате, как затхлое дыхание.
— Надень халат и следуй за мной.
Он стоял и ждал. Тут я пришла в состояние, которое трудно описать. В комнате не осталось воздуха, однако я дышала. Все мышцы в моем теле окаменели, однако я двигалась. Чувствуя, как душа почти отделилась от тела, я последовала за ним по лестнице на чердак. Переступила порог и всхлипнула, словно животное, приведенное на бойню.
Чердак был королевством, в котором правил хозяин дома. Ризница — столь святое место, что одна мысль о том, чтобы пойти туда, приводила нас, детей, в трепет. Истории, которые рассказывали о чердаке, были одна другой страшнее. Говорили, что Бог накажет страшными мучениями тех, кто осмелится войти туда. Ибо это место, венчавшее усадьбу, точно купол, было создано для самых сильных и дерзких, чтобы они могли укрыться там от неизбежного течения жизни.
Однажды я уже видела чердак, видела мать, привязанную веревкой. Теперь перед глазами прорисовались новые детали. Я зажмурилась в последней попытке отогнать реальность. Кровать с пологом, веревки и кнуты… Холодный пот выступил у меня на лбу и спине; унизительная капля скользнула между ягодиц.
Жесткая рука зажала мне рот, прежде чем я успела закричать.
— А сейчас ты будешь слушаться меня, — сказал дядя. — Просто делай, что я велю, и все будет хорошо.
Когда он сделал свое дело, я не могла стоять на ногах. Перед глазами все кружилось, тело горело. Дядя сказал, что я привыкну. Снес меня вниз по лестнице и положил в постель.
Только когда за ним закрылась дверь, я поняла, что все изменилось. Дом дышал, охал и постанывал, стены скорбно поскрипывали, окна позвякивали.
Было что-то ненормальное в тиканье настенных часов, напряженное и отчаянное. С нарастающим страхом я повернула лицо и оглядела комнату. За шкафом выросла тень и шагнула на ковер посреди комнаты. Из темноты возник силуэт — и вот она уже стоит передо мной. Я окликнула ее, но она стала шептать мне, чтобы я ничего не говорила, что она будет приходить и утешать меня. Я зажмурилась. Если она желает мне добра, то зачем так пугает меня? Но потом навалилась усталость, и меня поглотила бездонная тьма.
* * *
От полного унижения меня спасла педантичность дяди Маркуса и его фиксация на деталях. Не должно было оставаться никаких следов. После всего я должна была помыться, расчесать и уложить волосы. Он никогда не уронил в меня ни капли семени. Все было методично и запланировано, хотя он был со мной жесток и делал мне больно.