— Ты отвратителен! И еще думаешь меня напугать!..
— Но ты испугаешься, София. Если не сейчас, то тогда, когда на твоей шее затянется кожаный ремень. Это я тебе обещаю.
Освальд притянул ее ближе, коснулся холодными губами ее лба.
— Сердечко мое… В тебе так много жизни… Слишком много для твоего блага.
Он отошел к столу и взял пачку листов. Снова сел рядом с ней и положил перед ней бумаги.
— Вот это записи, которые я делал в тюрьме. Новые тезисы. Только начав работать над ними, я приблизился к тому, что мы можем условно назвать солью жизни. Некоторые упражнения я опробовал на заключенных Скугоме. Можешь мне поверить, они оказались весьма эффективны. Там есть резюме — я хочу, чтобы ты прочла его в первую очередь.
София посмотрела на пачку листов толщиной сантиметров в десять и мысленно понадеялась, что он не заставит ее читать вслух. На верхнем листе были сделаны отметки красным карандашом — большими неровными буквами: «Дурища безграмотная». София изумленно подняла на него глаза.
— Не обращай внимания, — небрежно проговорил Освальд. — Моя новая секретарша должна была перепечатать мои записки, а она не столь толкова, как ты. Как бы то ни было, все остальное ты сможешь прочесть позже. Я хотел показать тебе вот это.
Порывшись в стопке, он извлек одну бумагу, лежавшую в самом низу. Расправил лист и положил ей на колени. София прочла про себя:
Факт, который упустили из виду все великие мыслители.
Тонкая грань между жизнью и смертью.
Именно на этой грани расположены истинная сила и власть.
Иисус и его бараньи головы проповедуют любовь и понимание.
Буддисты пытаются уничтожить всякую страсть.
Экзистенциалисты: смерть окончательна, пламя нельзя зажечь вновь.
Религиозные чудаки: воскрешение! реинкарнация!
Жизнь ИЛИ смерть.
Черное ИЛИ белое.
Все человечество ищет вслепую.
Только я могу различить эту линию.
Границу между этими двумя сторонами.
ТАМ находится вся сила, которую ты когда-либо можешь обрести.
Между этими двумя.
Там, и более нигде.
София подняла на него глаза, изо всех сил пытаясь овладеть мышцами лица и выглядеть серьезной. Освальд смотрел на нее с надеждой на лице, она же отчаянно пыталась сформулировать что-нибудь уместное и в первую очередь глубокое. Что-нибудь такое, что позволило бы ей выиграть время. Найти возможность сбежать. И в прошлом она справлялась с его вопросами на засыпку и небольшими проверками. Важно было сказать что-то такое, до чего он сам не додумался.
— Границы нет. Ее нельзя увидеть, только почувствовать. В этом вся суть, — выдавила она из себя наконец.
Его взгляд стал задумчив, словно устремлен внутрь себя. Затем он медленно закивал, провел рукой по однодневной щетине. Потом возникла улыбка — та, которая читалась в глазах, но не достигала губ.