— Успокойтесь, г-н Ван, — урезонивал его Павел Александрович. — Скажите толком, что случилось?
— Я не могу там оставаться, — сказал Ван, опускаясь в кресло. — Никто не хочет покупать билетов! Все ломятся в театр, в зале уже человек 50, а в кассе тридцать центов!.. Меня чуть не убили! И все это потому, что здесь — Хунань! Спросите любого человека: «Где живут самые скверные люди?» — вам каждый ответит — в Хунане!.. Я не пойду больше в театр, я не хочу быть избитым!
Павел Александрович рассмеялся.
— Вот так зрители!
— Мы боимся, — сказала Клавдия. — Это что ж за театр?
— Мы тоже не пойдем, — подхватила Ангелина.
Ван подскочил.
— Как не пойдете? Тогда они весь театр разломают! Сюда придут!..
Тенишевский, привлеченный шумом, вошел в столовую с бритвой в руках и с намыленной щекой. Дорогов в двух словах рассказал ему, в чем дело.
— Я не пойду в театр, — повторил Ван, — идите вы.
— Мы? — обернулся к нему Дорогов. — Это дело ваше и хозяина. Я не пущу девушек в театр, пока там не будет восстановлен порядок. Обратитесь в полицию.
— В полицию?! — уныло сказал Ван. — Тогда еще больше неприятностей будет. Совсем запретят.
— Постойте, — вмешался Тенишевский, — с этими людьми сладить можно. Чем меньше они знают европейцев, тем больше уважают. Не очень это почтенно нас аттестует, но — факт. А здесь мы, как видно, в диковинку. Значит, г-н Ван, хоть и с перепугу, а рассудил правильно.
В глазах Тенишевского мелькнул задорный огонек.
— Я пойду туда! А вас, г-н Ван, попрошу тоже. Вы будете переводить мои распоряжения. Не бойтесь, — добавил он, видя, что переводчик трусит. — Пойдемте. Вот только я побреюсь!
Через 10 минут Валериан Платонович, накинув на плечи свой белый пиджак, в шлеме, с трубкой Дорогова в зубах и с веером подмышкой, снова появился в столовой.
— Ты хоть шлем снял бы, жарко, — заметил Дорогов.
Валериан Платонович хлопнул ладонью по шлему.
— Нельзя, — весело сказал он. — Символ престижа. И трубка тоже… Г-н Ван, поехали!
Он стал спускаться с лестницы. Ван нехотя поплелся сзади. Маруся сорвалась с места.
— Валериан Платонович, и я с вами!
— В восемь часов, — оборвал ее Тенишевский. — До восьми, Марусенька, сидите дома. Вас всех Павел приведет.
Время тянулось медленно. В театре все было, очевидно, благополучно, так как вестей оттуда не поступало. Наконец, ровно в восемь, из ворот по косой улочке выступило шествие.
Все население улицы от мала до велика высыпало из домов. Ребятишки, разинув рты, толпой сопровождали процессию. С каждым кварталом толпа эта росла. И неудивительно. Окажись на месте этих чумазых китайчат хоть сами родители Терпсихоры, античные греки, — вряд ли они вели бы себя иначе. Подобного зрелища еще никогда не видел Сиан Тан за все многовековое свое существование. Впереди, с электрическим фонарем в руке и со скрипкой подмышкой, шел Павел Александрович, за ним Клавдия и Шура, нагруженные разноцветными, торчащими во все стороны перьями, потом Елена и Маруся, неся в растопыренных руках розовые «пачки», и сзади Ангелина и Тася, еле видные под грудой разноцветного шифона. Шествие замыкал Терентий, как папуас задрапированный соломенными гавайскими юбками. На плече он нес связку бутафорских томагавков, а в свободной руке — фонарь.